Тем временем я щёлкнула замком и откинула крышку, вынула ручку с блестящим набалдашником и вставила в отверстие сбоку справа.

– Это надо крутить? – Мальчик подвинулся ближе, устройство его интересовало теперь сильнее.

– Да, но сначала, Аннушка, подай мне конверт с пластинкой.

– Но, Лиза, ничего же не слышно, – разочаровано произнесла девочка. Она потрясла конверт в надежде хоть что-то услышать.

– Нет, Аннушка, не тряси! Дай его лучше мне.

Она послушно протянула мне конверт, из которого я вынула шеллаковый блин пластины.

– Что это? – Глазки-изумрудины округлились.

– Это, Аннушка, пластинка, которую нужно уложить вот сюда, – ответила я, нанизав пластину на центровую ось.

Проверив иглу стального звуконосителя, я предложила мальчику:

– А теперь, Питер, всё будет зависеть только от тебя. Нужно прокрутить ручку до упора. Справишься?

– Мисс, среди вас есть только один мужчина, и он прокрутит вам хоть сто ручек, – невозмутимо и ноткой бахвальства ответил Пётр.

– А мне, можно мне? Я тоже хочу! – заверещала тут же его сестра.

– И ты покрутишь, Аннушка, – пообещала я ей. – Сначала Питер, как старший, а после и ты.

– Так нечестно, – фыркнула девочка. – Всегда Пети потому, что старший.

Игнорируя возмущение младшей сестры, Пётр с чувством превосходства вращал легко поддающуюся ручку граммофона, пока завод пружины не достиг предела.

– Ой, она крутится! Лиза, она крутится! – Анна восторженно тыкала пальчиком в сторону вращавшейся пластинки, а её брат довольно потирал ладони.

– Ну, а теперь, детишки, самое важное и долгожданное. Слушайте. – Я аккуратно вложила иглу в центральную бороздку вращавшегося чёрного диска и в воздух ворвалась музыка.

В этот раз играл не вальс, это был чудесный романс в исполнении неизвестной мне французской певицы, волшебный голос которой струился из черного чемоданчика и околдовывал нас троих, словно невидимой мантией. При первых звуках дети сначала отшатнулись от музыкального аппарата и таращились на него, как на неведомого монстра из сказок. Но видя мою безмятежность и улыбку, они осмелели и подошли настолько близко, что позволили себе прикоснуться к старинному граммофону и поддаться очарованию вибрирующего, глубокого, чуть с хрипотцой женского голоса. Ни единого вопроса, ни единого возгласа, даже шёпот отсутствовал, пока завод пружины не ослабел, а песня не прекратилась, и игла не слетела с края пластинки.

– Кто это пел? Как это получилось? Так громко! Так красиво! Лизи, можно ещё? Пожалуйста, можно теперь я покручу волшебную ручку? – Вопросы и просьбы обрушились на меня шквалом.

– Конечно, можно, Аннушка, теперь твоя очередь. Питер, это машинка, которая передает голоса и музыку, давно записанные на вот такие пластины при помощи особой начинки внутри этого чемоданчика. – Я показывала мальчику на граммофон, одновременно помогая его сестренке вращать ручку.

– Но как такое возможно? Я, конечно, видел немало ржавых механизмов от старых машин, отец мне показывал, но как они работали, он не смог объяснить. Это тоже из старых машин? – Под «старыми машинами» в этом мире имелась в виду вся техника до апокалипсиса.

– Да, это старая машина, Питер. Очень старая. Честно, я не особо сильна в устройствах машин, но этот граммофон, так он называется, не так уж и сложен. Вы, ребятки справитесь с ним, только следите за ним, не запускайте его потому, что второго такого вы уже не найдете. Это сокровище.

– Ты его даришь нам, Лиза?! – Глазки-изумрудины вновь стали большими от изумления на маленьком веснушчатом личике Анны. – Ты его, правда, даришь нам?

– Я его и принесла вам. Тихо у вас тут, музыки приличной не хватает. Отнесите граммофон к дяде и покажите, как с ним управляться. Следите за иглами, они быстро тупятся. Одного завода хватает на одну сторону пластины. – Я указала на стопку других конвертов. – Вот вам ещё и другие пластинки, надеюсь, вам всё понравится.