Елена подняла голову. Она снова была в зале с яшмовыми стенами, снова слышала водопад, видела кручи гор, а в глубине – пленника этой красоты. Метелице показалось странным, что не было боли – ни физической, ни душевной, лишь сожаление о пережитом, как о чем-то лишнем и ненужном, в том удивительном сне, который не хотела также увидеть вновь. Однако не было и радости. Лена с трудом поднялась.

– Но я одна, – прошептала всё еще дочь и жена. – Со мной никого нет.

– Есть. Он рядом. Как и с другими. Я должен был предвидеть, – Великий Слепой оставался в прежней позе.

– Безухов?! – тихо вскрикнула наша героиня.

– Мы не знакомы.

Елена вскинула голову:

– Так получилось. Но ведь это всего лишь сон? Не правда ли? – с надеждой миновать какую-то угрозу в ответе, спросила гостья грез, иллюзий и разочарований.

– Не так просто. Если бы все просыпались рядом с кем-то из своих снов… Или в том месте.

– Не хотелось бы… – вспомнив события, что привели ее в старую Москву, ответила женщина.

Слепой усмехнулся.

– А как же быть, если жизнь и есть главный сон? В котором ты однажды пробудилась.

– Почему же тогда все видят одно и то же вокруг? Как глаза ребенка, только открывшись? Мир одинаков для всех.

– Ты помнишь виденное при рождении?

Две складки на лбу Лены жили мгновение:

– Нет.

– Если бы кто знал, что увидел и почему закричал.

– Последнее, кажется, объяснимо. Больно.

– Увы. Один философ вопрошал: как же нам помнить то, что было до рождения? Если никто не помнит и первого дня.

– А разве… что-то было до?

– Человек, слова которого я привел, приподнимал завесу: «Христианство – это жизнь без смерти, а не жизнь после смерти».33

– Христианство? Здесь? – Лена обвела взглядом зал.

– Еще ни один ребенок не захотел в этот мир. Сюда. Он принимает его за кошмарный сон, где не дают просыпаться. Потому и кричит. Отчаянно. Хочет жить дальше там, откуда пришел. Но потом мы свыкаемся… и принимаем кошмар за жизнь. За нормальную жизнь, считая и себя такими же нормальными, как мир вокруг. Начинаем жить по его жестоким законам, думая, что не мы, а кто-то дал нам их, полагая, что иного и быть не могло. Вряд ли задумываясь, что каждый получил такую «жизнь» от кого-то и кому-то… передаст.

– Что ж, выходит, не рожать?! – робко возразила гостья и покраснела.

Слепой будто не слышал:

– Ведь жизнь одинаково получают и головорезы, и негодяи, и добрые люди. Последних всегда было меньше. А в наступившие времена… – тяжелый вздох не дал состояться приговору.

– И все-таки, ответьте.

– Люди привыкли к удивительно простым ответам. И легко принимают их. И никто не спрашивает: для чего им дана жизнь? Для чего сами дают ее другим? Всё чаще торгуясь и оценивая выгоду.

– У кого? Можно спросить?

Пленник будто не замечал вопросов:

– Люди привыкли искать мистику, ждать чуда. Вот… маг белый или колдун сразу ответят, почему в пожаре погибла семья, или в чем причина странностей дома, в котором живут люди. И даже поговорят с умершим сыном. Вам всегда дадут, чего вы ждете. Только сын будет отвечать по-разному каждому колдуну. Ибо разным демонам служат они.

Женщина молчала. Водопад с готовностью заполнил паузу нарастающим шумом.

– Ожидание чуда ведет даже в церковь. – Шум стих. – Очереди стоят к иконам за исцелением, за помощью. Но никто не просит помощи в постижении собственной порчи, поврежденности. Не просит чуда излечиться от неспособности видеть себя погибающим.

– Что же плохого в ожидании чуда? Не самое страшное в жизни, – Елена не понимала последних слов. – Раве плохо желать поправить что-то им?

– Его дадут. И купятся все. Ибо сила желания чуда слишком огромна. Но женщины связаны с ним особо. С ожиданием. Оно – величайшая трагедия. Потому что в явленном померкнет всё.