«Графский проезд» – прочитала еще раз Полина и посмотрела вглубь мостовой меж двух старых домов с полукружием окон из плохо тесаного камня. Шелест платанов в сквере за спиной – вот, пожалуй, и всё, что оставалось с ней от мира ее прошлого.

«Что ж, надо идти…», – это она уже понимала. Шелест утих. Женщина побрела вдоль стены. Миновав унылый проем разлапистой арки, уводящий во двор, Полина вышла на второй угол дома – такой же скошенный, как и тот, позади, в котором скрылся ее загадочный спутник. Подумав, она перешла через мостовую к старой гостинице, судя по высоте окон.

Вдруг нарастающий гул мотора заставил ее обернуться – темнеющий полукруг арки, казалось, задрожал от рева в глубине. В то же мгновение серый кабриолет буквально вынырнул оттуда, резко свернул в ее сторону, огибая угол, резина завизжала с утроенной силой, и человек, цеплявшийся за тканевую крышу, вместе с ней отлетел на стену. Распластанное тело, потеряв инерцию, размякло и медленно сползло на тротуар. Верх авто, кувыркаясь, покатился в сторону. Через мгновение «ужас», обдав волной теплого воздуха, пронесся мимо. За рулем никого не было – это Полина успела заметить, вжимаясь в холод камня.

Тканевая «накидка», что маскировала «бесчеловечность» первого сиденья, все еще покачивалась на земле, обнажив хрупкий скелет растяжек. Тела же нигде не было. Полина ощупала себя, испуганно огляделась и сделала несколько шагов обратно, стараясь заглянуть в арку. Но и там было пусто. Вдруг в глубине послышалось глухое шипение, которое, прерываясь, уступало бормотанию, снова оживая. Женщина осторожно ступила в полумрак и увидела просвет дворика внутри. Секунду помедлив, она шагнула вперед.

Пристроенные лестницы и площадки с бельевыми веревками у квартир источали дух прошлого, напоминая дворики старой Одессы. Посреди двора, на табурете, стоял патефон, игла которого «царапала» изгибистый винил. Звук шел оттуда. Полина подошла ближе, и шипение сменилось низким, с подвыванием голосом:

До нее дошел смысл только последних строк. Замерев в недоумении, она продолжала стоять молча. «Подвывание», то усиливаясь, то пропадая в посторонних шумах из-за ветхости винила, превращало конец каждой строфы в шелест, будто кто-то мял тонкую восковую бумагу. Но вот раздался щелчок, игла соскочила, и патефон зашипел. Это продолжалось около минуты, затем «подвывание» вернулось:

– Какой-то странный город за окнами лежит…

И вдруг позади она услышала крик:

– Полина!

Холодный пот обдал спину. Голос Елены вырвался от-куда-то из арки, заставив сердце заколотиться. Женщина обернулась и увидела… подругу. Яшмовые стены позади, блики водопада дополняли сюрреализм картины. Она что есть мочи закричала:

– Ленка! Сюда!

Полина бросилась вперед, но… проход уже чернел пустотой. Эхо собственного голоса она узнала не сразу, потому как крикнула совсем другое.

– Не нужно сожалеть об ошибках, – донеслось из глубины. – Напрасно ожидая, будто сожаление когда-то перевесит их притягательность.

Голос угасал с каждым словом, и последнее было сказано почти шепотом. Будто невидимый источник отдалялся. Он таял вместе с уверенностью, слышала ли Полина что-то вообще.

Оглядев двор еще раз, мать, жена и подруга медленно побрела прочь, оставляя позади не только лестницы и бельевые веревки, но и старую пластинку – заботы о близких, пустые разговоры с подругами и даже шубку из альпийской козы. Полина уже понимала, что