«Я считал, это кошмар, – вспоминает отец Пола. – Сущий ужас. Не верилось, что люди взаправду могут так петь. И только спустя годы, когда услышал Литтл Ричарда на одном концерте с „Битлз“, я понял, как точно Пол его тогда копировал».

«Он стал конченым человеком в ту минуту, когда взял гитару, – говорит Майкл. – Мы его потеряли. У него не оставалось времени поесть, подумать о чем-то другом. Он играл повсюду, даже в ванной и в туалете».

Примерно тогда же гитара появилась и у друга Пола, Иэна Джеймса из Дингла. Теперь они вместе шатались по округе со своими гитарами. Они играли друг другу и учили друг друга тому, что успели узнать. «Мы ходили на ярмарку, – вспоминает Пол, – слушали последние песни на автодроме, а потом их подбирали. И пытались клеить девиц. Без особого успеха. К этому у меня таланта нет».

Услышав песню «А White Sports Coat»[48], оба они – и Пол, и Иэн Джеймс – стали носить одинаковые белые спортивные пиджаки. «Пиджаки были в крапинку и с клапанами на карманах. И черные джинсы-дудочки. Мы слонялись по округе в одинаковой одежде и чувствовали себя неотразимыми. Оба стриглись под Тони Кёртиса[49]. Кучу времени тратили на укладку».

Джим Маккартни пытался запретить Полу так одеваться, но не вышло. «Пол вел себя очень хитро, – вспоминает Майкл. – Покупал новые брюки, приносил их домой и показывал папе: мол, вот, посмотри, широкие штаны, – и папа давал добро. А затем Пол уносил брюки, и ему их перешивали. Если папа возмущался слишком обуженными брюками, Пол на голубом глазу клялся, что папа именно их и разрешил».

«Я очень боялся, что из него получится „тедди-бой“, – говорит Джим. – Очень было страшно. Все твердил ему, что нельзя носить такие узкие брюки. Но он меня просто выматывал. Уже тогда носил длинные волосы. Приходил из парикмахерской с точно такой же прической, с какой уходил, и я спрашивал: „Что, уже закрыли?“»

Девочками Пол увлекался не меньше, чем гитарой. «В первый раз у меня это было в пятнадцать. Рановато, пожалуй. Я был чуть ли не первым в классе. Девчонка была старше меня и крупнее. У нее дома. Ее оставили присмотреть за младшим ребенком, когда мать куда-то ушла. Конечно, в школе я разболтал на следующий же день. То еще был трепло».

Пол прекрасно помнит, как летним днем в 1956 году Айвен упомянул, что идет в приходскую церковь Вултона к ребятам, с которыми иногда играет в группе, хотя в тот день играть не планирует. Пол отправился за компанию – познакомиться с парнями. Может, каких-нибудь девчонок подцепить.

«Они были неплохи, – говорит Пол. – Джон играл на соло-гитаре. Только он играл на ней, как на банджо, и аккорды брал для банджо – он по-другому не умел… Остальные еще меньше понимали, как играть. В основном просто бренчали по струнам… Исполняли они какую-нибудь „Maggie May“[50], но чуть-чуть меняли слова. Джон сам их сочинял, потому что не знал текста полностью.

Играли на большой открытой площадке. Джон играл и осматривался, всех разглядывал. Потом рассказал мне, что в тот день впервые следил за реакцией публики, прикидывал, как лучше – двигаться на сцене или, может, не двигаться вообще.

Я, как обычно, был в своем белом спортивном пиджаке и черных дудочках. Я их как раз в школьный обеденный перерыв отнес обузить посильнее. Такие узкие получились, что все были просто в отпаде.

Потом я подошел к ним поболтать. Так, потрепался, слегка похвастался. Показал им, как играть „Twenty Flight Rock“[51], и напел слова. Сами они слов не знали. Потом наиграл „Be-Bop-A-Lula“[52] – ее они тоже знали приблизительно. Изобразил Литтл Ричарда – короче, выложил весь свой репертуар. Помню, я играю, а мне в затылок дышит какой-то подвыпивший мужик и все ближе придвигается. Я думаю: „Чего этому пьянчуге надо?“ И тут он говорит, что „Twenty Flight Rock“ – одна из его любимых песен. Ну, думаю, значит, ценитель.