Эллочка, по совету Маринкиной племянницы, научилась неожиданно появляться перед мужчинами, рассеянно здороваться, начинать какую-нибудь фразу, а потом неожиданно, будто вспомнив о неотложном деле, срываться с места и убегать. И это срабатывало. У каждого второго мужчины тут же возникало желание кидаться следом. После каждого чаепития с тем же Белоножко или Мальковым Эллочка обязательно пропадала хотя бы на недельку – бежала, бежала, бежала... И ее догоняли, ловили, захватывали, брали штурмом. И она была счастлива.

В Эллочкиной жизни теперь было все, что нужно хорошенькой молодой женщине, чтобы чувствовать себя на все сто: работа и деньги, внимание мужчин и подруга, и даже большая и немного страшная тайна в лице Пупкина, который являлся не тем, за кого себя выдавал.

При каждой встрече Эллочка внимательно всматривалась в лицо Пупкина, вслушивалась в интонации. Запоминала все фразы и, если он говорил что-то, выходящее за рамки необходимого служебного общения, сразу же звонила Маринке. Чем больше Эллочка следила за Пупкиным, тем страннее ей казалось его поведение. Наученная подругой, она звонила ему по десять раз на дню с мелкими вопросами и дурацкими поручениями, если он говорил, что идет в цех, то Эллочка через раз следовала за ним и переспрашивала, был ли здесь фотограф. Таким образом, казалось бы, они должны были быть в курсе всех его перемещений, ан нет, случались довольно продолжительные периоды, когда Пупкина нигде не видели. Нигде: ни в цехах, ни в фотолаборатории (они подслушивали под дверью – там все было тихо). С Пупкиным на самом деле была связана какая-то тайна.

Все началось с того, что как-то с утра в ее кабинет влетела Маринка, вся на эмоциях, и, сбиваясь, выложила:

– Наши получили крупный заказ на химоборудование! Для белорусского комбината. А белорусский комбинат наполовину американцы выкупили, своих управленцев посадили, алкоголиков разогнали, зарплату в десять раз повысили – и люди работают. Там с деньгами все нормально, платить будут вовремя. Наши должны им сделать восемь емкостей-колонн. Огро-омных. Стоит такая дура – тридцать метров высотой и больше, представляешь?

Эллочка не представляла.

– Это очень выгодный заказ. Договор подписали. В баню их, американцев, сводили в русскую, водки налили – и все в порядке. Уже кучу денег авансом получили. Все с утра пьют. Жаль, конечно, что передел собственности идет по полной программе – не нам уже эти денежки достанутся.

– Кому не нам-то? Ты что, акционеркой, что ли, была?

– Да не я, а отец мой. Заставили его все-таки продать акции Окуневу. Он до последнего сопротивлялся, а они так документы подделали, будто по его вине в Архангельск на ЦБК бракованные барабаны ушли, а архангельцы эти знаешь какой нам иск вкатили – виноватым до смерти не рассчитаться. Вот ему и пришлось.

Маринка с Эллочкой вздохнули одновременно: так хочется, чтобы все в жизни было по справедливости и без Окуневых... Но про странный, запоздавший какой-то передел собственности Эллочка тут же забыла, ухватившись за новую тему для газеты.

Оказалось, что Драгунова с Козловцевым уже вовсю носились по заводу то с полупьяными белорусскими американцами, то с телевидением, то с прессой. Тогда Эллочка взяла все в свои руки (точнее – Пупкина под мышку) и стала бегать за Мальковым, чтобы получить информацию и попросить о встрече с заказчиками, чтобы Пупкин сделал снимок. К обеду Мальков сдался.

Американские заказчики оказались просто специально обученными белорусами. И фамилии у них были самые что ни на есть неамериканские: Поползенок и Поносенок. Как Водкин, Стопкин и Огурцов в двадцать втором цехе. Так белорусские фамилии еще и склоняются! Эллочка представила себе будущий материал: «По словам главного специалиста Поносенка, этот заказ...» Пупкин, впрочем, лишенный чувства юмора и исполненный профессионализма, уже встал в стойку. «Фас!» – скомандовала Эллочка, и он начал щелкать.