«будем стары …»
будем стары —
это нормально как гул,
что исчезает как дым от стаи
табачный
или лес, или город,
или поезд – что в у
складывает ход в себе
многозначный
ничего не останется
даже листа
прожжёного посередине —
словно
мы попытались
им удержать не своё
– только птичье —
слово
(1/02/2017)
«пробуждаешься ночью на реке Аа…»
пробуждаешься ночью на реке Аа
над тобою мгла под тобою мгла
и мерцает лодка где ты весла
край
хотя эти все края
тоже кольца лодки и ночь шумит
будто дождь который светляками сшит
и звенит в их брюшках как река Аа
там где человек
только часть угла
(01/02/17)
«Птица радуется пыли…»
Птица радуется пыли,
набивающейся в рот —
шарик крутится и голос
птицу катит и несёт.
Он – воздушный (шарик этот)
пахнет псиной и дождём —
птица крутится и ждёт,
что её перевернём
на иную половину,
где пластинка и игла
зазвучат, но по другому —
если смерть совсем прошла:
шарик пыли будет небом,
шарик глаза будет дном —
птицу из бумаги ими
в голос птицы мы свернём.
(2/02/2017)
«с каждым днём ощущаешь…»
с каждым днём ощущаешь
как скуден словарный запас
и скудеет ещё – только голод
оставлен от нас —
голод слова и полость
колодец и лопасти, сема сома
и закрученный в волос язык
у самого дна
с каждым днём всё светлее
в колодце и памяти жук
отгрызает шаги голый голод
и камер иных перестук
(2/02/2017)
«Язык замкнётся в языке…»
Язык замкнётся в языке
замка, доставши
в нём немоты красивый мёд
который чаще
блистает в снеге и – в сугроб
вливаясь – лошадь,
сама есть снег, но след её
растает позже,
чем твой фонарик,
что в руки таился коже,
как светлячок ход пробурив.
и – разворошен,
как муравейник – человек
из сна достанет
своё прозрачное лицо.
Затем – отпрянет.
(2/02/2017)
Бегство
Бегство твоё было похоже на яблоко, что скатилось
по ступеням росы, что рассыпали ромалы в сене —
оставалось идти там, где дыхание билось белой мошкой
над дугой человека парящею как молоко над крынкой —
запотело молчанье твоё – всё достижимо,
всё приходит, встаёт как колокол медный над головою,
качает шарик окна, как младенца птица,
кушает отсутствие наше напополам с половою.
там, где ты рай нащупываешь – как русло
наметив себе, голавль сбывается льдом с рекою,
отражение подсекает тебя, как рыбак отраженье
своё, и лицо его ловит воды последний глоток.
Дальше – жажда, глухое жженье, ожог кислорода,
что ест его изнутри, как яблоко воды воду,
человек каждое своё движение, рыбак рыбу,
пойманную собою.
(02/02/2017)
Половина
Половина человека
остаётся на земле
в его датах, в речи, в веках,
перечисленных золе
неотложным переводом
и одышкою парной
оленят, идущих рядом
с тем, что он здесь звал душой.
Только после обернётся
половина посмотреть,
где вторая половина —
так похожая на смерть,
но увидит снизу кольца
из прозрачных оленят,
и заплачет в это небо,
что назад не возвратят.
(2017)
Авиатор
Воздухоплаватель заходит в кабинет.
Становится всё выше. Свет нарушен,
как карта, на которую лёг путь,
который Бог и рукава от шубы,
где дирижабли света ночь сожгут
в кострах отсутствия,
в бездонном кислороде
покажется, что карты неба ждут
из черепашьей белой круглой кожи,
как будто срезы дерева, шуршат
и вырезают земли из под кожи,
и шьют созвездия и птиц, как будто вожжи
полёта их совсем ещё не ад.
Табачный дым, облапивший – как карту —
отсутствие простора и опор,
держащих вес отсутствия, однажды
становится дорогою в простор,
окном что закрывает своей жаброй
прогноз погоды, невозможность всю
его – теперь невидимую – кожу
в полёта полушубок распахнуть.
(03/02/2017)
«Бродяга, колокольчик, часослов…»
Бродяга, колокольчик, часослов,
что впитывает время с берегов,
как губка, свет, пролитый на столе,
берёт в не принадлежное себе:
чужую речь, лежащую в тени,