Фотоснимок и расчет
Или время подло
Пейзаж с водой
Франциск, нанизанный на лук —
И бьет – как небо – из фонтана,
И бьет наотмашь из фонтана —
В том месте, где соитье рук
С окаменевшим плюсом древа
Соединяет тело с небом —
Объединяет слово с хлебом —
Под равномерных веток стук.
Сегодня наступило рано —
Лети за медом у фонтана —
И слушай, как у скола крана
Разъединяем горлом звук.
Франциск и мрамор – светит кожа
Дырой, которая на позже
Похожа по своей длине —
И свет скользит по глубине.
Так бабочка, покинув кокон,
Садится на заплечный локон —
Не чувствуя еще вины,
Не помня тяжестью длины.
Так зренье ощущает холод,
Зрачок предвосхищает голод —
И отрывают тело сны
От заблудившейся стерны,
Струи, истории, от жажды —
Которая заходит дважды
В твой неразвившийся глоток —
Франциск с окаменевшим скок-
Прыжком – стреле всегда сопряжным —
По гулу в спинах, в тромбе, в саже —
Гранит вслед камешку висок
Так бабочка находит ток —
Влачит латынь, молчит вначале —
Как гусеница – если встанет —
Взлетит на новый переход – по крыльям,
Чтобы кануть в рот —
Франциском Бог срифмован с речью —
Летает мраморный на древке —
Летает глас – в созвучье с печью —
За кровью выступает пот.
«Наперекор ли лампе или тени…»
Наперекор ли лампе или тени,
Которую отбросила она,
Как кожи с тела скатывают змеи —
Коснувшись краем краешка огня.
Наперекор ли обожженной стенке,
Кислотному ожогу на стене —
Агукаешь в начале пересменки,
Как стрекоза танцуешь на огне,
Смешная речь, но тяжки перегуды
Ломаются как лед или стекло,
Как воздух под тобой, как бубенцами
Расколот голос или по губе стекло
Как эпилепсия (что ж, всяк язык – припадок!)
Ворует тьму из горла и чернил,
Ворует шорох у пшеничных прядок
Созвездий мертвых и людей живых.
Наперекор течению густого
Мальстрима темноты звучащей – речь
Летит сама в себе – издоль порога,
Чтоб из себя квадрат чужой иссечь.
Взлет стрекозы – фасеточное зренье
Наперекор накалу зябких крыл —
Мрак не минует, скола или жженья
Обратного Коциту, что пробил
До крови из царапины, до дыма —
Ее полет из капли почерка в гортани.
И чувствуешь, как свет, приподнимаясь,
На небо смотрит из бумажной раны,
Коснувшись краем краешка огня —
И лопается ночь внутри сосуда —
И поднимает взгляд бубенчик на меня
Как стрекоза, что спит кромешней гула.
Возвращение
Он плыл среди холмов, надутых пустотой —
Земля пыталась встать и выдохнуть зерно —
Он плыл среди земли, чтобы продлить постой,
Которым путь исчислен? И что тебе оно?
Он плыл – его ладонь не ощущала древа —
Земля сходилась с дольше, нащупав глубину —
Он посчитавший, что не избежит посева —
Он плыл среди того, что взял и что вернул.
Он плыл среди своих надежд и ожиданий
Земля кипела, и – он чувствовал волну,
Он плыл среди всех торжищ и попраний.
Почувствовав, как в пятку термит его кольнул —
Он плыл среди своих трамваев и вопросов,
Он плыл среди жары с ошеломленной тьмой,
Он плыл по полостям загадок и засовов.
Земля искала точку средь мертвых рычагов.
Он плыл по центру речи – которой с тишиною
Базарной сплавлен, и – он чувствовал вдали
Земля, которой встать – нельзя из тощей плоти —
Он плыл и знал, что это находится внутри.
Он плыл среди того, что стало Вавилоном —
Развернутым в четыре потемок стороны —
Он чувствовал, как то, что прорастает лоном,
Лежит, в себе свернувшись как эмбрион луны
Он плыл среди червей, и камни следом плыли.
От почвы. Оттолкнувшись веслом своей руки —
Он плыл, как на свиданье с путями, до которых
Добраться невозможно. С предчувствием тоски —
Он плыл среди обрывков афиш, и изменений
Гуленье ощущал, как некой тайны знак.
Он плыл по берегам и наблюдал: их тени
Уходят за водою в без (в) водный жажды мрак.