– Ваши солдаты ополченцы?

Офицер в очках ответил:

– Так точно, призваны месяц назад. Студенты.

– Фехтовать на мечах умеешь?

Офицер в очках осклабился:

– Я был в университетской команде фехтовальщиков.

Муссолини показал пальцем на рыжеватого парня:

– А ну-ка, покажи на нем свой класс. Одним ударом надвое.

Дзинтан кивнул мне:

– Покажи ты сперва.

Я засмеялся:

– Нет, одним ударом не умею. Несколько раз пробовал на острове Макин, но ничего не получалось, только портил материал.

– Вы, наверно, били горизонтально, – сказал Муссолини, – ударом «полет ласточки». Это очень красивый, но трудный удар. Лучше рубить сверху наискось, от плеча к бедру, ударом «опускание журавля».

Флотский лейтенант, стоявший рядом с Дзинтаном, счел нужным вставить замечание:

– А самый чистый удар – это рубить от макушки до копчика на две равные половинки, в стиле Миямото Мусаси…

Дзинтан усмехнулся:

– Говорят, что у вас на флоте усердно изучают этот удар. Тренируются на курах.

Все громко засмеялись, кроме флотского лейтенанта.

Муссолини, пристально посмотрев на пленного офицера, тихо сказал что-то Дзинтану. Американец вдруг упал на колени и торопливо заговорил по-японски, почти без акцента:

– Не убивайте, я не летчик, а штабной офицер. Не убивайте, я все скажу! Не убивайте, пожалуйста!

Он сложил ладони, как на молитве, и поклонился.

Я отвел Дзинтана в сторону и громко сказал:

– Дай мне его. Допрошу по всем правилам. – И добавил шепотом: – А после допроса расправлюсь сам.

Дзинтан кивнул головой и пошел вместе с Муссолини в сторону колокольни, приказав солдатам вести туда пленных.

Я поднялся на веранду храма. Служка провел меня в каморку, где хранились в чехлах статуи и скатанные в трубку картины. Я приказал солдату развязать пленного.

Служка принес на подносе чайник с чашками, рисовые лепешки и палочки для еды. Я усадил пленного на пол перед столиком, а сам сел напротив на сложенный парашют.

Пленный чинно уселся, поджав под себя ноги. Я дал ему сигарету. Он жадно выкурил ее и вдруг, уронив голову на столик, зарыдал. Я предложил ему чашку чаю. Он выпил, сморщил физиономию и вытянул губы, снова собираясь заплакать. Я ударил его по щеке и вежливо сказал:

– Возьмите себя в руки. Вы офицер, а не девочка. У вас еще есть возможность остаться в живых.

Я дал ему выкурить еще одну сигарету и начал допрос.

Его звали Альберт Харшбергер. Он был офицером штаба 25-й дивизии, прикомандированным к штабу главнокомандующего союзных вооруженных сил на Тихом океане генерала Макартура. Недавно его послали на остров Тиниан для выполнения специального задания. Дело в том, что на этом острове, хотя с момента взятия его американцами прошло уже около года, в бамбуковых зарослях возле горы Расо еще прятались остатки японского гарнизона. Из-за этого американским офицерам и чинам женского вспомогательного корпуса приходилось воздерживаться от прогулок в лес. Харшбергер успешно выполнил задание – с помощью громкоговорителя он уговорил японцев прекратить сопротивление. Из чащи вышло всего пять человек.

Прежде Харшбергер жил в Японии и работал в лютеранской общине. Он вернулся в Америку незадолго до начала войны.

– Короче говоря, вы были шпионом, – сказал я.

– Нет, я преподавал английский язык в лютеранском богословском институте в Токио…

– Адрес института? Кто директор?

– Район – Накано, квартал – Сагиномия. Директор – американец Хорн. Затем я преподавал в Сеуле, в институте Энки…

– Адрес института? Кто директор?

– Район – Синчон, директор – американец Андервуд.

– Короче говоря, вы занимались шпионажем не только в Японии, но и в Корее. Не будем спорить. А почему вы вдруг стали на колени и захныкали? Догадались?