Вот и допрыгался ты, Михаил Николаевич. Гадать, на чем ты прокололся, бесполезно. Проще сказать, на чем ты НЕ прокололся. Вопрос в другом: за кого тебя принимают местные? И как доказать им, что ты – вовсе не он? Сейчас, даже если рассказать правду, примут уже не за сумасшедшего, а за хитрого вражину, симулирующего сумасшествие. Ой, попал!!! А Старосельцев тоже хорош, гад: улыбался, зубы заговаривал, а сам, мозги мне запудрив, помчался «особистов» местных вызывать. Хотя он со своей точки зрения полностью прав. А вдруг я шпион? Ага, блин, американский! Из-под груды радиоактивного пепла выкопался, вплавь через океан перебрался и сюда притопал. Узнавать самую главную Военную Тайну.

А самое поганое, что ни задержавшие меня бойцы, ни младший лейтенант, «допрашивавший» меня перед отправкой в камеру, не подкинули ни малейших намеков на этот счет. «Допрос» вообще был верхом кретинизма: меня притащили в какой-то кабинет, хозяин которого сообщил, что меня обвиняют в шпионаже, «откатал» на листе бумаги тушью отпечатки моих пальцев и ладоней и задал всего один вопрос: «Сам, добровольно, рассказать ничего не хочешь?» Ню-ню, что ж вам сказать-то? После того как я отрицательно мотнул головой, «мамлей» просто дал отмашку конвоирам, мол, уберите это. Они и убрали, в подвал, в эту самую камеру. Предварительно отобрав куртку от «горки» и шнурки из берец. Все остальное изъяли еще раньше, прямо возле лавки деда Тимохи. И вот что интересно, камера эта расположена вовсе не в подвале комендатуры. Привезли меня совсем в другой домик. Поменьше размерами, но укрепленный ничуть не хуже. Я так понимаю, местная контрразведка, или МВД. Коллеги, мля! Причем, судя по уровню подготовки их «группы захвата», контрразведка тут лажовенькая. Что для меня очень и очень плохо. Уж слишком часто в подобных «конторах» недостаток ума и профессионализма восполняют «служебным рвением» и всяческими там лампами в рожу, резиновыми шлангами по почкам и всяким-разным в таком духе. Искалечат ведь нафиг…

– Оба-на, Трёпа, ты глянь, какие у фраера знатные ботиночки! – вырывает меня из раздумий чей-то нарочито громкий и наглый голос.

Перед нарами стоят двое. Классическая парочка: громила со «шнырем». Первый – голый по пояс, широкий, но какой-то корявый мужик цыганистого вида, с длинными, будто у гиббона, руками, весь густо заросший черным жестким волосом.

Второй – типичная «шестерка», мелкий чмошник с нахальной рожей, больше всего похожий на шакала Табаки из мультика про Маугли.

– Ага, Гуцул, отличные боты. И размер как раз твой, – мерзенько хихикает он в ответ на слова чернявого.

– Слышь, фраерок, как насчет обувкою махнуться? – Гуцул демонстрирует мне свои растоптанные и грязные горские чувяки[30].

Понятно, пора в камере власть менять. Легко соскакиваю с нар и, спокойно глядя на эту парочку клоунов, цежу сквозь зубы:

– Ты чо разбазлался, мамалыжник? Чо лыбисся, как параша? Или зубы жмут?! А ну, нах, исчезли оба, пока в петушиный угол не определил! Или его тут нет? Так я его специально для вас двоих прям щас и организую.

Гуцул, явно не ожидавший ничего подобного, замирает в недоумении. Потом до его ущербных мозгов доходит смысл мною сказанного. С ревом тираннозавра, которому прищемили хвост, он бросается в атаку. Ню-ню, я в «органах» почти четырнадцать лет, сынок! А до этого – два года в спецназе. А еще раньше – детская спортивная школа. «Двойка» в нос, апперкот в челюсть. «Оппонент», будто подрубленное дерево, с грохотом рушится на пол. Нос я ему сломал точно. Насчет челюсти такой уверенности нет, но вполне возможно. А вот похожий на трусливого шакала Трёпа меня удивляет. Думал, он бежать кинется, а он, погань, выдергивает откуда-то узкую «заточку» и бросается на меня. И на старуху бывает проруха, верная пословица. Если б реакция у меня была похуже, пропорол бы он мне бочину, как пить дать, пропорол бы. А так обошлось неглубоким, но сильно кровоточащим порезом вдоль ребер. Не опасно, но неприятно. Обвожу тяжелым угрожающим взглядом остальных «пассажиров» камеры.