– Постойте же, черт вас подери! – крикнул Максим друзьям. – Что я буду делать без Тани? Если вы в Россию, заберите и меня!

– Извини, – ответил Василий, поднимаясь по трапу и увлекая за собой остальных, – мы не в Россию. А куда едем, тебе нельзя, еще не вышел срок.

Леонтьеву отпевали в русской часовне.

Панихиду служил протодьякон, сын эмигрантов.

Он читал канон с акцентом, изредка косился на немцев, которые крестились по-лютерански. Поскольку немцы не понимали ни слова, они больше внимали убогому хору – трем старухам и двум мальчикам-близнецам, внукам торговца рыбой.

Тускло звонил колокол.

Дома Ландо вытряхнул из шкафа Танину одежду, сложил в бочку, облил бензином и поджег. Зачем-то расколотил чашку с горным пейзажем и надписью «Vergessen Sie Interlaken nicht!»

Потом сделал чисто по-русски: заперся и запил.

По мере выпивания Максим перебил все зеркала в доме, чтобы Таня, если снова появится, не увидела его отражение, не застала врасплох жалкую его фигуру. Отражение ползало на четвереньках и бормотало нечто бредовое. Оно вроде бы приманивало смерть ласково, как домашнего зверька, то обрушивало на нее проклятия.

Максим опустошал одну бутылку за другой, что было в равной степени бесполезно: мало ли по какой причине девушка могла задержаться? Ее могли отвлечь, к примеру, землетрясение 1909 года в Акапулько, гражданская война в Гондурасе, или что-нибудь еще.

Время спрессовалось в одну грязную полосу.

Добравшись до конца этой полосы, штабс-капитан Ландо, наконец, понял, что потерял всё, – и родину, и друзей, и жену.

С кем-то случается и похуже, но родиной его была Россия, друзья лучшими, а жена любимой.

Когда жены не стало, Максиму показалось, что нечего больше ждать, тем более что в смерти ее он обвинил себя. Это нередко происходит с людьми порядочными и чувствительными. Но был ли он, действительно, виноват или так сложились обстоятельства, – кто теперь докажет.

В ангаре над верстаком висела Танина фотография, и Ландо отправился туда.

Жена смотрела куда-то в сторону, дурашливо и равнодушно.

Максиму впервые показалось, что он выпал из потока событий.

Вроде бы он пил не больше трех суток, а на самом деле прошло три месяца и семнадцать дней. После того, как закончились деньги, а значит, и шнапс, штабс-капитан Ландо обнаружил, что похудел, оброс, зубы сделались гнедыми от табака, ладони опухли.

Он отыскал зеркало, побрился, обрезал лохмы. Потом под душем тер себя мочалом яростно и долго. И чем больше земной воды выливалось на него, тем отчетливей он осознавал, что никаких перемен он, скорее всего, не дождется, и надо как-то жить.

Российская Федерация, Москва, наши дни

Корсунскому приснился кошмар.

Он летел в образе спутника-шпиона CIA, выдавая отчаянные сигналы, чтобы его поскорее забрали с орбиты, ледяной и пустынной. Но американцы никак не забирали. Даже напротив: они подло смеялись и посылали в ответ оскорбительные шифровки.

На самом деле от Корсунского избавились, и он летел наяву. И не по космической орбите, а по земной параболе, стараясь сохранить равновесие. В конце полета он больно ударился обо что-то железное, и стал падать в какой-то провал вроде шахты.

Не устроили аудит, не арестовали счета и даже не завели дело в прокуратуре, а просто выбросили, досадовал Илья Борисович, какой стыд!

Приземлившись, он увидел, что находится среди растений, похожих на лиану монстеру, которую видел на Бали, но, понюхав, сообразил: капуста.

Ржавые стены уходили высоко вверх.

Получается, он угодил в мусорный контейнер.

Небо быстро темнело, появились звезды.