Хотелось бы сказать, что Константин позвонил именно в тот момент, когда я уже забыл о его существовании, или за минуту до самоубийства, или любого другого отчаянного шага, как это любят подавать в подобных историях, но это неправда. Все три дня я просто ждал. Я не мог думать больше ни о чем. Нервничал и ждал.

Константин позвонил в обед на четвертый день моих страданий. Он сказал, что хочет поближе со мной познакомиться за ужином у себя дома.

– Я заеду в семь, – подытожил он и повесил трубку.

И снова я не мог поверить, что все это взаправду. Я расхохотался как безумный, исполнил некое подобие победного танца и отправился в душ, где просидел под горячей водой около часа.

К вечеру я чувствовал себя намного лучше и живее, хотя по внешнему виду сказать это было сложно.

– Ты точно в порядке? – забеспокоился Константин, когда я сел на пассажирское сиденье. – Выглядишь еще хуже, чем после аварии.

– Да, все хорошо, – ответил я смущенно. – Похоже, пиццей отравился и поэтому дурно было эти дни. Но сейчас намного лучше.

– Слабенькие вы пошли. Вам бы спортом больше заниматься да питаться нормально, а не фастфудом всяким.

Я хотел напомнить ему, что он сам мне эту пиццу и купил, но благоразумно промолчал.

Минут через пятнадцать мы остановились в коттеджном поселке около двухэтажного дома, где Константин жил с женой и дочерью.

Внутри было светло и просторно. Красивая мебель, но без излишеств и вычурности. Не дворец, но и не обычная квартира. Пахло вкусной едой и свободой, а не канализацией и табачным дымом. Именно так я представлял дом своей мечты.

В гостиной нас встретила Екатерина, жена Константина: красивая и ухоженная блондинка. Она попросила подождать в соседней комнате. Константин достал из ящика стола мою книгу и принялся молча листать ее, расположившись в изысканном кресле. Делал он это неторопливо и небрежно, будто просто убивал время в ожидании ужина.

Иногда он улыбался и даже издавал звуки, похожие на сдержанный смех, а порой поднимал глаза и пристально смотрел на меня, сидевшего на диване напротив, затем снова – в книгу, снова – на меня. Смотрел так, будто спрашивал: «Серьезно? И ты это называешь литературой?» или «И чего ты тут забыл? Я тебя пригласил чисто из вежливости, а твоя задача – отказаться и не смущать меня в собственном доме».

Спустя полчаса молчаливого ожидания Константин положил мою книгу на стол, а из белого серванта, выполненного в современном минималистичном стиле, достал пузатую бутылку коньяка и два бокала.

– Выпьем? – предложил он, но не успел я ответить, как Екатерина позвала нас к столу.

Константин пожал плечами и вышел в гостиную. Я последовал за ним.

Екатерина приготовила уху с красной рыбой, название которой я не запомнил, запеканку с картошкой и грудкой индейки в сливочном соусе и несколько салатов, где из всех ингредиентов я узнал только креветки и мелкую фасоль. На столе не было ни майонеза, ни белого хлеба из супермаркета, ни дешевого пива и водки, как это бывало на любых застольях, куда меня обычно звали.

Мы с Константином пили коньяк из красивых бокалов, а не из замызганных рюмок, да и коньяк отличался от того, к которому я привык. Екатерина пила вино чинно и неспешно. Хозяева дома говори о литературе, искусстве, политике и спорте. Я слушал и наслаждался, чувствуя себя Мартином Иденом в гостях у Морзов.

Мы разговаривали обо всем, кроме моего творчества, хотя я надеялся, что Константин пригласил меня именно за этим. Я даже не знал в курсе ли Катерина, кто я и как здесь оказался, пока она не спросила:

– А где вы познакомились? За Константином бегает немало писателей, но вы первый, кого он привел домой.