. И не меньше – то, как легко и быстро я разобрался с его новым дисководом. Теперь я удостоился прозвища Капитан Конденсатор – первого из целой череды тех, которыми Терри меня еще наградит. Последовали новые технические командировки в Уилтшир. В декабре 2000 года, узнав, что я собираюсь уходить из Colin Smythe Publishing, Терри позвонил и спросил, не хочу ли я пойти к нему в личные помощники.

Я подумал, что это может быть интересно в качестве временной работы, тем более учитывая мою любовь к его книгам. Но долгосрочную карьеру я представлял себе совершенно иначе. Решил, задержусь там на годик, чтобы было о чем рассказать внукам. «Знаете такого Терри Пратчетта? Так вот…»

Я все еще работал на него полтора десятилетия спустя, в 2015 году, когда он скончался, и все еще работаю на него сейчас.

Я и не представлял, насколько будет интересно. К примеру, не воображал, что в какой-либо мере стану свидетелем творческого процесса Терри. Думал, работа над книгами будет проходить в тишине и уединении за закрытыми дверями, пока я сижу где-нибудь в другом месте и занимаюсь всем остальным – почтой, налогами, молоком. И да, всем этим я занимался. Но этим планы Терри на меня не ограничивались, что стало ясно, когда однажды, после утреннего писательства, он встал из-за стола и надел куртку.

– Мне надо ненадолго выскочить, – сказал он. – Подчисть тут пока, ладно?

Первый черновик Терри Пратчетта – как я обнаружил, нервно опускаясь на его кресло, – был документом весьма и весьма эксцентричным, со случайным образом меняющимся размером шрифта и даже случайным образом меняющимся цветом. Но только представьте себе восторг от этого задания для того, кто нетерпеливо барабанил пальцами по столу между публикациями в ожидании новых слов от Терри Пратчетта. Я проглатывал его книжки, и оказаться теперь в комнате – даже за клавиатурой, – где эти книжки обретали форму, причем не просто выравнивать в них шрифт, но и со временем читать их вслух автору, чтобы он оценил их свежим взглядом, а в конце концов и записывать под диктовку напрямую из его мозга (Терри эта тактика пришлась по душе еще до последних лет, когда он уже не мог работать за клавиатурой)… что ж, это редкая честь.

А Терри, думаю, очень быстро свыкся с тем, что теперь он человек с «личным штатом», хоть сам бы он никогда этого не признал. Однажды он говорил по телефону с газетой – в тот раз им нужна была не статья «Моя любимая ложка», но близкий родственник этого жанра, блицопрос. И вдруг он опустил трубку и окликнул меня:

– Роб, какое мое самое большое излишество?

Не успел я задуматься и на секунду, как Терри ответил сам:

– Не отвлекайся. Это ты.

В мои первые робкие недели на работе довольно часто поминались Джилли Купер и ее «лучшая в своем деле» помощница. Не раз звучали угрозы (уверен, что риторические, – или все-таки нет?) сослать меня на недельку в Глостершир, на практику под началом Джилли и Аманды. Еще меня то и дело увольняли, хотя я быстро усвоил, что Терри как писателю присущ экспериментаторский интерес произнести что-нибудь вслух, только чтобы понять, как оно звучит, и если самому применить тот же экспериментаторский подход и просто рискнуть прийти на рабочее место на следующий день, то, скорее всего, окажется, что ты вовсе и не уволен.

В своем предисловии к «Опечаткам» (A Slip of the Keyboard)^>5 Нил Гейман, возможно, навсегда изменил пратчеттологию, возмутившись из-за того, что публика воспринимала Терри как «старого веселого эльфа» – наверное, в основном из-за его бороды и роста. (Пять футов восемь дюймов в удачный день.) Такая благодушная сентиментализация, заметил Нил, среди многого прочего упускает его гнев. «Гнев – это его топливо»