– Пойдём, я куплю что-нибудь своей любезной Мартиночке, – сказал Шут. – Надо её задобрить. Вечерком схожу её навестить.

Они прошли до торговых рядов, где продавались ткани, иголки, нитки, разная галантерея и косметика. Наблюдая молодящуюся пожилую женщину, втирающую себе крем в лицо, Шут сказал:

– В своей нелёгкой борьбе со временем женщины одерживают временные победы и постоянные поражения.

Тем не менее, он купил коробочку с кремом, который назывался «индийский бальзам», и попросил продавца завязать её красивым бантиком. Сунув покупку в карман, подмигнул Артуру.

– Скажу ей, что привёз этот бальзам специально для неё из Парижа.

– Чего мелочиться? – посмеялся Артур. – Скажите, что вам его прислал из самой Индии ваш знакомый индийский магараджа.

– Нет, – засомневался Шут, – она женщина неглупая, в это она не поверит.

В самом конце площади, возле каменной стены местной тюрьмы, находилась позорная яма. Сюда помещали пойманных воришек и должников. Сейчас там сидела старая гадалка. Народ толпился у края ржавой решётки, накрывавшей позорную яму. Кто-то смеялся, кто-то сочувствовал. Мальчишки кидали мелкие камешки сквозь прутья решётки и бурно радовались, когда камешек достигал цели.

Грязный бродяга в каких-то немыслимых лохмотьях, стоя над ямой, насмехался над старухой.

– Что, старая – готова поджариться на костре?

– Чему радуешься? – одёрнул его Шут. – Завтра и тебя может ждать то же самое.

Бродяга обернулся к нему и осклабился:

– Если нет своих радостей, почему бы не порадоваться чужому горю?

Отойдя от ямы, Артур оглядел здание тюрьмы. Двухэтажное строение причудливой формы из тёмного кирпича, с маленькими зарешёченными окошками, соседствовало странным образом с колокольней, где висел один колокол, звук которого, видимо, они слышали при пожаре. Мрачное здание внушало и подавляло, особенно по контрасту с разноцветной бурлящей площадью и низенькими домишками вокруг неё.

– Много ли там сидельцев? – задумался вслух Артур.

– Нет, сейчас немного, – откликнулся Шут. – Вот когда были голодные бунты, тюрьма была забита битком.

– Поначалу ведь строили церковь, – поделился он. – Но, когда недостроенная церковь сгорела, решили, что это дурной знак, и переделали её в тюрьму.

Шут лукаво улыбнулся и развёл руками.

– Какой-то злой рок преследует людей – вроде строят храм, а выходит тюрьма.

– Что же в городке нет церкви?

– Есть небольшая в другой стороне. А так по церковным праздникам и в воскресенье ездят в монастырскую церковь. Она здесь недалеко.

Оставив Артура, Шут отправился к своей «любезной». Артур на лошади проехался до речки и искупался, несмотря на то, что время уже было закатное.

Выйдя из воды и попрыгав, чтобы согреться, он натянул свою одежду и подошёл к лошади.

– Как же мне тебя назвать? – он погладил её по холке.

Лошадь фыркнула и посмотрела наверх. Артур тоже посмотрел наверх и заметил первую вечернюю звезду.

– Арктур! – обрадовался он и посмотрел на лошадь. – Это моя звезда! – объяснил он ей. – Только на одну букву отличается… Давай-ка, я назову тебя Звёздочка! Вон у тебя и белое пятно на лбу есть! Ты как – не против?

Лошадь ещё раз фыркнула, что Артур оценил, как знак согласия.

Поздним вечером Артур прогуливался по площади, сбежав из душной и шумной корчмы, где Шут балагурил с товарками за кружкой вина. Он вернулся от своей «любезной» быстро и был малость не в духе. Впрочем, долго печалиться он не умел, благодаря счастливому свойству характера. Поэтому быстро нашёл разбитных девиц и угостил их вином. Артур улучил минуту, чтобы сбежать. На душе у него цвела грусть.

Погуляв немного по опустевшей ярмарке, он направился к тюремному зданию. У дверей тюрьмы сидел солдат с алебардой. Ему было скучно, и по тем взглядам, которые он бросал через площадь, в сторону корчмы, было ясно, что он хотел бы сидеть там. До тюрьмы доносилось нестройное пение подвыпившей компании, и солдат тяжело вздыхал, проклиная свою службу.