Я сдружился с Васей Нечаем, Володей Мазаевым и Виталием Мартыненко. Наиболее эрудированным из нас был Нечай, происходивший из старинного рода запорожских козаков, отец которого – Мирослав Нечай, был известным украинским журналистом и писателем.

Володя Мазаев был фанатичным спортсменом, охотником и рыбаком, а Виталька Мартыненко просто хорошим парнем, обладавшим недюжинной силой, любящим дружеское застолье и симпатичных девчат.

Совместно с нами, в этой же комнате жила вторая микро группа, куда входили тоже ранее служившие на флоте Саша Екименко, Женя Худяков и Виталий Мельничук, а также державшийся особняком, бывший армейский сержант, а теперь старшина 1 статьи Николай Штец. С ним у меня произошел конфликт, едва не закончившийся отчислением из ВКШ.

В то время, обустраивая быт, мы вскладчину купили эспандер, гантели, гири и подержанный магнитофон «Комета». По утрам, перед занятиями и вечером, после них, все без исключения активно занимались гиревым спортом и слушали эстрадную музыку.

По выходным общежитие пустело и, проводя время в городе, мы возвращались туда затемно.

Одним таким я приехал несколько раньше.

Верхний свет в нашей комнате был погашен и в дальнем ее конце, на койке у батареи, мирно сопел носом Саша Екименко. На первой же от входа, заложив руки за голову и уставившись в потолок, при свете настольной лампы, о чем – то мечтал Коля Штец.

На стоявшем рядом столе дымился включенный магнитофон с крутившейся вхолостую кассетой. Я тут же его отключил, сделав Штецу замечание.

В ответ тот послал меня в известное место и обозвал салагой.

На флоте это слово всегда являлось оскорбительным и применялось только в отношении молодых матросов. Таким я себя не считал, к тому же ни одного дня на кораблях Николай не служил, что возмутило вдвойне.

Будучи по натуре вспыльчивым, недолго думая я сгреб бывшего сержанта за грудки и врезал по физиономии, а когда тот попытался сопротивляться – схватил прикроватную тумбочку и насадил ее сослуживцу на голову.

В следующий момент вовремя подоспевший Саня растащил нас, выяснение отношений закончилась.

На следующий день, по этому поводу в группе состоялись бурные дебаты, и о «ЧП» было доложено начальнику курса подполковнику Андрееву. Тот принял решение рассмотреть мое поведение на комсомольском собрании.

Следует отметить, что партийное начало в Школе всегда было главным и решения, принимавшиеся на партийных или комсомольских собраниях, как правило, поддерживались руководством.

Началось собрание после занятий в одной из пустующих аудиторий. Участвовали в нем все комсомольцы, а также бывшие к тому времени членами КПСС Семенов, Шишкин и Мазаев.

Руководил действом Нечай, являвшийся нашим комсомольским вожаком. От руководства присутствовал старшина курса, капитан Черных.

Настроение было подавленное, хотя я и знал, что часть ребят, из числа моряков, потерпевшему не сочувствовала.

Была надежда и на Василия, который, как комсорг, мог что-нибудь предпринять в мою защиту. Обнадеживало и то, что по успеваемости я шел одним из первых на курсе и незадолго перед дракой, парткомом ВКШ был награжден почетным знаком ЦК ВЛКСМ, врученным у ее Знамени.

Ожидания не оправдались. Нечай разнес меня в пух и прах, потребовав исключения из комсомола. Я покрылся холодным потом, поскольку это автоматически влекло отчисление из Школы. С таким же предложением выступил и командир группы Семенов.

За ними слово взял Рыбаков, предложивший мне повиниться, а собранию ограничиться более мягким взысканием. Я отказался. Последней надеждой оставался Мазаев, но он не проронил ни слова.