– Ну, ты кореш, прямо артист. Уважаю.

– Он у нас и на баяне шпарит, мама не горюй,– прогудел рядом Сашка.

– Да ладно,– смутился я. – Так, немного играю.

– Ну, баяна я в поезде не видал, развел руками старшина – так что давай, спой еще чего-нибудь. У тебя здорово получается.

Поочередно я исполнил романс «Утро туманное», за ним бардовскую «Гостинцу», а в заключение «Сумерки».

К тому времени у нашего купе собралось целая толпа призывников. Все тоже внимали.

Примерно через три часа поезд прибыл в Донецк, концерт закончился, все разбежались и припали к окнам.

На перрон вышли оба офицера (теперь у них болтались у колен кобуры) и приняли новую группу призывников в сопровождении матросов. Еще человек двести.

– И этих загребли на три года,– довольно сказал кто-то. – Глядите, хари какие кислые.

Спустя короткое время эшелон тронулся, снова загремели стрелки, колеса отстукивали километры.

Наступил вечер, поужинали салом с остатками хлеба и стали готовиться ко сну.

Для начала, вынув из рюкзаков туалетные принадлежности, навестили туалет с брякавшим унитазом, почистили зубы и умылись, затем вернувшись назад, развернули, лежавшие на средних полках матрасы.

Подушек, и постельного белья не полагалось. Впрочем, после пропахшей карболкой военкоматской казармы, где мы припухали три ночи на голых двуярусных топчанах, вагон был просто раем.

Сняв ботинки, я забрался на свою багажную полку, сунул под голову свернутый ватник и устроился вполне прилично.

Вскоре проводник выключил верхний свет (в вагоне стало темнее), бубнение и смех за переборками стали затихать, а затем в его разных концах возникли храп и сонное бормотанье.

Я же пока не спал, к чему была причина.

Как и все другие, перед отправкой, мои родители организовали сыну проводы. Для чего на октябрьские праздники забили кабана, мама наварила холодца и наделала с тетками колбас, а мы с отцом доставили из магазина бочку пива, ящик «столичной» и наварили из яблок крепчайшего самогона.

Родни в то время у нас имелось будь здоров. Только на нашей Луговой жили четыре семьи: я с родителями и сестренкой, три деда с бабушками (один двоюродный) и семья маминого брата.

А на руднике Краснополье, еще дядья и тетки. Всего человек двадцать, если без детей. Было бы еще больше, но трое погибли на фронте.

Вечером 12-го ноября (отправка была тринадцатого), принаряженная родня сидела за накрытыми столами в зале строго по ранжиру.

Посередине внушительные деды (внук между ними), затем бабушки, мама с отцом, дядья и тети. Еще полагалось быть невесте – такая традиция. Но ее у меня не было. С девчонками гулял, но в сердце ни одна не запала.

Все без исключения мужчины служили в армии, а многие воевали.

Дед Левка рядовым в Первую мировую, в корпусе генерала Брусилова в Австро-Венгрии и Галиции, дед Никита (казачий вахмистр и георгиевский кавалер) на Дону, сначала за белых, потом за красных; дед Егор тоже был из казаков и в Гражданскую махал шашкой. Он был первым в городе кавалером ордена Трудового Красного Знамени, который в 1930-м, получил в Харькове лично от Косиора*.

Отец же, артиллерийский лейтенант, прошел две войны – Финскую и Великую Отечественную, а его, оставшийся в живых двоюродный брат – служил в коннице Доватора*.

Меня, как водится, поздравили с призывом на службу, и дали наказ. Служить как все мужчины в роду. Честно и достойно. После чего все опрокинули по рюмке и принялись закусывать.

Далее выпили по второй, и процесс пошел полным ходом. За столом пошли разговоры, раздавался веселый смех, и только мне было грустно.

Ближе к полуночи, когда родичи стали петь песни, а некоторые плясать под баян, отец пригласил меня с собой и остриг в летней кухне «под ноль». На отправку надлежало явиться в таком виде.