В случае с аутизмом можно говорить о неоднозначной потере второго типа: ребенок физически присутствует, но психически не в той мере, какую мы ожидаем. Однако, что именно потеряли родители ребенка, которому диагностировали аутизм? Ряд исследователей высказывает мнение, что родители в момент постановки диагноза потеряли своего «идеального» ребенка. Ребенок рождается без видимых нарушений, развивается некоторое время (иногда несколько лет) нормально или не сильно отклоняясь от нормы, но позднее у него диагностируют ментальное расстройство, которое теперь будет определять его жизнь и жизнь всей его семьи. Постановка диагноза делит жизнь родителя на две части: у меня был «идеальный» ребенок, и вот, в одночасье – у меня «больной» ребенок.

Анн-Мари была не такой, как все. Она отличалась не только от других детей, но и от той маленькой девочки, которую, как мы думали, знали. Кого мы знали? Несмотря на наши волнения, мы смотрели на нее, как на нормального ребенка с нуждами, желаниями и даже занятиями. Но эти занятия (сейчас мы видели их в новом свете) были такими бессмысленными, такими ненаправленными, такими странными. (…) Я смотрела на свою маленькую девочку, и видела незнакомое дитя, которое не могла понять[19].

Когда родилась моя дочь, я купила красивый фотоальбом и вклеивала в него каждый месяц новые фотографии. Она так быстро росла и изменялась, мне хотелось запечатлеть то, какой крохой она была, какими мы были в это время, ее родители, – счастливые, удивленные тем новым, что случилось с нами, полные надежд. Фотографии в альбоме заканчиваются на 11 месяце ее жизни. Именно тогда я окончательно поняла, что с моим ребенком происходит что-то ужасное. Опытные матери, к которым я обращалась за советами, подозрительно на меня смотрели и были склонны видеть в происходящем мою вину: чем ты ее кормишь, раз она не хочет ничего есть? Как так, ты не знаешь, как научить ее ночью спать? Как ты с ней играешь, если ее не интересуют никакие игрушки? Может, ты посвящаешь ей мало времени и занята только собой, если твой ребенок не развивается? Именно тогда я пошла впервые к детскому психологу с вопросами: «Может я плохая мать, может я все делаю не так? Я ничему не могу ее научить». Психолог странно на меня посмотрела в конце и сказала: «Мы не будем писать черный сценарий, но нам надо за ней наблюдать». Тогда я еще не понимала (или не хотела понимать), что она имела в виду, а еще через полтора года черный сценарий стал очевидной реальностью.

Я и сейчас с большим удовольствием делаю фотографии нашей семьи, Зофья обожает селфи, она научилась смешно кривляться, но я так и не смогла заставить себя продолжить тот, первый альбом. Я убрала его далеко и никогда в него не заглядываю. Там осталась какая-то другая жизнь, которая должна была стать такой счастливой и безмятежной, а вместо этого превратилась в боль и агонию.

Вместе с «идеальным» ребенком уходят надежды, которые родители обычно связывают с детьми: надежды на семейное счастье, на реализацию в родительстве, надежды на будущее ребенка. И не важно, были ли это скромные надежды («это будет мой самый близкий человек», «когда-нибудь у меня будут внуки»), или более амбициозные («мой ребенок станет великим хирургом/спортсменом/писателем», «сделает то, чего не смог я», «станет моим наследником и продолжателем моего дела»).

Дженни МакКарти,[20] американская селебрити и одна из самых (скандально) известных матерей ребенка с РАС, в интервью CNN рассказала о своих первых мыслях и переживаниях на приеме у врача, поставившего в тот день диагноз ее сыну: