Внезапный стук в дверь заставил леди Перси вздрогнуть и выронить томик часослова. Она поспешно поднялась, одернула атласные юбки и произнесла:

– Войдите!

Массивная дверь медленно отворилась, и на пороге показался граф Нортумберленд. Элеонора невольно ахнула, потрясенная видом отца. Граф осунулся, постарел на добрый десяток лет. Щеки его ввалились, кожа приобрела пергаментный оттенок, а некогда живые голубые глаза потухли.

– Отец! – воскликнула девушка, бросаясь навстречу. – Вы так бледны, так исхудали! Вам нездоровится? Позвольте, я пошлю за лекарем…

Нортумберленд остановил дочь слабым жестом иссохшей руки. Губы его искривились горестной усмешкой:

– Полно, дитя мое. Никакой лекарь не в силах помочь моему недугу. Разве что Господь, по милости своей, избавит мою душу от терзаний.

Элеонора всплеснула руками в беспокойстве. Но граф уже прошел в покои и тяжело опустился в резное кресло. Взгляд его блуждал по стенам, увешанным гобеленами с гербами Перси – серебряный лев, вздыбленный на лазоревом щите.

– Я пришел проститься с тобой, дочь моя, – глухо проговорил он, помолчав. – Ибо завтра мне предстоит отбыть в Лондон, на Великий Королевский Совет. Дабы заявить о правах истинных государей Англии – Йорков.

Леди Перси ахнула, прижав ладонь к устам. Сердце ее пронзило недоброе предчувствие. Она опустилась на колени подле отцовского кресла и порывисто сжала его руки в своих ладонях. Пальцы графа были холодны, как лед, и едва заметно подрагивали.

– Отец, умоляю вас! – горячо зашептала Элеонора, заглядывая в потухшие глаза Нортумберленда. – Не делайте этого! Не навлекайте на наш род гнев короля Генриха! Он не простит вам такой дерзости, такого вызова!

Граф печально покачал головой. В его бледном лице отразилась непоколебимая, отрешенная решимость человека, для которого все кончено, кроме долга и чести.

– Ты не понимаешь, дитя, – тихо, но твердо ответил он. – Я не могу иначе. Не могу предать памяти Ричарда, моего господина и друга. Не могу изменить данной ему клятве – даже если это будет стоить мне жизни.

– Но ведь король Ричард пал в битве при Босворте! – воскликнула Элеонора срывающимся голосом. – Его род угас, его дело проиграно. Прошу вас, отец – образумьтесь! Примиритесь с победой Тюдоров. Присягните Генриху, как сделали другие лорды!

Нортумберленд вздрогнул всем телом, словно от удара. Губы его искривились в страдальческой гримасе.

– Никогда! – прохрипел он. – Лучше умереть, чем склонить колени перед узурпатором и цареубийцей! Перед тем, кто обманом и предательством захватил трон, по праву принадлежащий дому Йорков!

Граф судорожно стиснул подлокотники кресла, пытаясь унять охватившую его дрожь. Элеонора испуганно смотрела на отца, не узнавая в этом иступленном, изможденном старике некогда любимого и могучего родителя.

– Послушай меня внимательно, дочь, – с усилием произнес Нортумберленд, и глаза его вспыхнули прежним огнем. – То, что я сейчас открою – величайшая тайна, что вот уже семь лет тяготеет над моей душой, разъедая ее подобно яду. Тайна, которую я поклялся хранить даже под пытками.

Девушка затаила дыхание, боясь шелохнуться. Отец наклонился к самому ее лицу и еле слышно, одними губами прошептал:

– Принц Ричард жив. Он не погиб в битве при Босворте, как думает весь мир. Верные люди спасли его, полумертвого от ран. Они укрыли принца в надежном месте и залечили его увечья. Все эти годы он пребывал в добром здравии, ожидая часа, когда можно будет открыто заявить о своих правах на корону. И вот, этот час пробил!

У Элеоноры потемнело в глазах. Голова ее закружилась, дыхание перехватило. Ей казалось, что все это – лишь бредовый сон, морок воспаленного рассудка. Не может быть, чтобы Ричард Йоркский, последний из Плантагенетов, чью гибель оплакивала вся Англия – был жив!