– Да, – начал Клим. Он говорит медленно, немного как лектор. Сын священника, ясное дело. – Знакомый священник, отец Сергий Старорядов, вы не знаете такого?

Я не знала.

– У него первое образование – психолог, он когда-то психологию бросил ради священства, но вот решил вернуться. Организовал совместно с коллегой, а она в экзистенциальном направлении работает, группу супервизорскую. Как раз для психологов, интересующихся христианской психологией.

– И как?

– Мы только начали, одна встреча прошла.

– Я говорю, Соня, это как раз то, что тебе нужно!

– Групповая супервизия?

Мне представилось, как десять психологов сидят и объясняют тебе всю твою профессиональную никчемность.

– Супервизорами выступают только двое – отец Сергий и коллега. Остальные – приносят случаи, – попытался объяснить Клим.

– Это же то, о чем мы сегодня говорили! Соня как раз переживает по поводу процесса работы.

Ядовитый Фрейд пошел в дело. Нужно остановить ее, пока не поздно.

– Почему бы и не попробовать? Наверное, в любом случае первые встречи открытые, да? – уточнила я, как бы добавляя: «Мы и сами про групповую работу кой-что слышали-с».

– Конечно. Давай я запишу твой номер и скину тебе информацию?

Во-первых, Клим перешел на «ты» слишком быстро. Во-вторых, Чуня слишком явно торжествовала. Я стала диктовать номер с чувством «никогда Штирлиц не был так близок к провалу».

Нужно ли мне говорить, что я все еще не чувствую себя уверенно как психолог? Всю ночь я провалялась, ворочаясь, – как обычно, тревожилась. Во-первых, мне ужасно стыдно перед отцом Георгием. Как ни странно, казалось бы, перед священником, которому ты всю жизнь исповедуешься, можно не стесняться своих слабостей. Но работает это прямо противоположно: может, потому, что он и так уже знает о твоих слабостях больше, чем любая живая душа, так не хочется, чтобы он встречал их за пределами исповеди, в жизни. А может, дело еще в том, что на исповеди ты как бы сам признаешься и поэтому уже держишь свои слабости под контролем, тогда как по жизни слабости проскальзывают помимо твоего волеизъявления. Может, поэтому люди так любят обсуждать, как им нужно похудеть или как они вечно опаздывают, – чтобы тоже продемонстрировать: «Я сам все про себя знаю, все под контролем»?

Одним словом, отец Георгий все понял. После предложения открытия психологической службы, которое представлялось на облаках, с конфетти и единорогами, упоминание Клима отозвалось у меня картинкой: стройный ряд психологов с папками дипломов толщиной со словари Брокгауза и Ефрона указывают на меня пальцем и говорят: «Проваливай, теперь пришли настоящие профессионалы, мы справимся без тебя». – Соня, но ты никогда не видела вживую словарь Брокгауза и Ефрона! – Но понятно же, что он огромный, а? В сорока томах или что-то такое. – Одно дело – представлять худший сценарий, другое – рисовать бяки-закаляки кусачие! – Хорошо, какой худший сценарий? – Ты знаешь, это может прозвучать неожиданно, но я вижу худший сценарий так: ты так будешь бояться за свое нагретое местечко, что всячески будешь вставлять этой идее палки в колеса, и ничего не получится. Психология в храме не будет развиваться благодаря тебе же, а ты будешь только и рада.

Эта мысль была для меня как ушат ледяной воды. Конечно. Худший сценарий – не тот, где я терплю какие-то профессиональные неудачи. В худшем случае я теряю свою человечность из-за своих страхов.

Первая мысль – позвонить отцу Георгию и сказать: «Все, набираем психологов, меня увольняем», – в общем, сыграть саму жертвенность. Придержи коней. Давай пока вообще не дергаться, а возвращаться из долины страхов в жизнь, ладно?