Алексей, как любой армейский офицер, вечно проверяемый и перепроверяемый всякими инспекциями, да и сам озабоченный повышением боевой готовности, уровня подготовки своей собственной и личного состава, безотказностью техники и прочими важными делами, политработников не уважал. Среди них за свою службу он встретил лишь одного, майора Шиманского, который собственными делами оправдывал звание политработника. Этого человека было за что уважать. Он действительно работал! Но его «съели» свои же! Чтобы не выделялся! Чтобы не контрастировал с остальными!

Поскольку остальные являлись обычными бездельниками. Если они от усердия вообще не отрывали зада от своих бумаг, то и это никакой пользы армии не приносило. Добросовестно просиживая штаны, они всё равно оставались бездельниками. Ведь воспитательной работой не занимались! По крайней мере, никакого эффекта от их работы в подразделениях, частях и выше не наблюдалось!

Они до того ожирели телом и душой, что уверились, будто политработникам можно вообще не разбираться в том, чем занимаются подчиненные им люди! Лишь в авиации политработники обязаны летать наравне с остальными. Уж они-то знали суть работы своих подчиненных, а, следовательно, лучше понимали их жизнь и их самих. Совершенно необходимое условие для организации воспитательной работы. Необходимое, но недостаточное!

Зато в артиллерийских и ракетных частях политработников вполне устраивало, что они считаются заместителями командиров, то есть, начальниками над всеми, хотя ничего не смыслят в их деле. А то, кем их считают подчиненные, знающие и умеющие больше их, для политработников не столь и важно! «Была бы должность, а уважение приложится!»

«Современные политработники – считал Алексей, – это совсем не те комиссары, которые когда-то заражали всех своей коммунистической идейностью и убежденностью! Которые поднимали людей на смерть во имя великой идеи и сами шли впереди, и смерть презирали! А что говорить о нынешних партийных функционерах в современной мирной жизни? Эти – вообще, лишь ловцы привилегий! Разжирели! Забронзовели!»

Как-то во время затишья на тактических учениях, находясь среди близких товарищей, Алексей проявил невыдержанность. Вмешался в чужой разговор со своим мнением:

– А мне кажется, будто тот же Брежнев, как Генеральный секретарь, работает ничуть не больше нас с вами! Ответственность на нём, конечно, большая. Дела у него – государственные! А рабочий день – не больше нашего! Даже меньше. Уж, по крайней мере, не десять-двенадцать часов, как у нас! И в суточные наряды по пять раз в месяц он не заступает. А сутки отстоять в наряде, как ни крути, это не восемь, а двадцать четыре часа! То есть, еще два полных рабочих дня в одном военном! Глядишь, за пять нарядов – двадцать рабочих дней в месяце прибавилось! И их нам никто не оплачивает! Так что, если по справедливости, наш рабочий день ещё часа на четыре должен увеличиться! Заметьте, я огромную переработку за всякие учения не считаю! И всё равно, сколько на круг выходит? Пятнадцать или больше? Что это значит? А то, что нас выжимают, как при самом махровом капитализме! То есть, офицер ежедневно вкалывает по две смены! И при этом нас упрекают, будто бы за огромные зарплаты!

– Не все офицеры, как мы напрягаются! – ухмыльнулся друг Пашка. – Кое-кто погоны носит как у нас, а жизнь у него, как на курорте!

– А всё равно! Пусть хоть месячишко попробуют те, кто завидует нашей зарплате! – подхватили товарищи! – Но насчет Генсека ты, Леха, загнул! Он-то, Генсек, – и, говоришь, мало работает? На нём же буквально всё висит! Вся страна! Потому, желает он или нет, а работать подолгу ему приходится!