Она стоит всего.

Только сбежать от воспоминаний сложно, и пока мы едем, меня накрывает с головой…

7 лет

- …Ты нарушил мой прямой приказ, сын.

Этот тон каждый раз продирает меня до костей. Внутри дрожь, а я парализован будто ужасом. Глаз боюсь поднять, вдохнуть еще больше. Мне бы хотелось раствориться, быть сыном кого угодно, но не его.

Отец никогда не кричит. Он вообще редко повышает голос, но это даже хуже. Лучше бы орал, лучше бы крушил все вокруг, чем говорил так холодно и спокойно. Потому что за этим кроется еще большая ярость — маски имеют свойство покрывать больше слоев, ведь это правда…А я не могу заткнуться. Надо молчать, нельзя отвечать и вестись на провокации, но я ведусь. Потому что это несправедливо! Это так нечестно винить меня в том, что я меньше раза в два своего оппонента.

- Он переросток какой-то! Я меньше его намного, это нечестно и… - с жаром заявляю, собирая в кулак всю свою отвагу, чтобы поднять глаза.

Отец только этого и ждал. Он знает, что я не смогу промолчать — говорит, что дерзость моя от матери досталась. Когда он бесится не так сильно, чтобы не боятся обнажить свою уродливую личину, орет в пылу страсти, что кровь у нее дурная. Мне по наследству перешла.

Я его за это ненавижу еще больше, а пока мне прилетает удар. Сильный настолько, что я падаю на пол.

Жжет. Разбитую губу сильно припекает, а ладони саднят. Но только не смей рыдать! Если он увидит такое проявление слабости — мне не жить просто. Мало того, что накажет, так еще и запрет.

Нет. Не хочу сидеть в клетке — это невыносимо.

- Ты понимаешь, за что я тебя ударил, Алан?

Потому что ты мудак конченный — так я думаю, а сам только киваю и выпаливаю.

- Потому что я оправдывался.

- Именно так. Ты не имеешь право искать своим косякам оправдание, мальчишка! Мой сын должен рвать всех! Крупнее он? Больше тебя?! Это не имеет никакого значения! Ты должен быть первым.

Я много кем должен быть. Список настолько огромный, что я не успеваю запоминать одно, как появляется еще, и еще, и еще. Прости, наверно нужно завести том побольше, чтобы ходить за тобой и записывать, мудак.

- Выбирай.

Передо мной на столе лежит два предмета: острые, как кинжалы розги и толстый ремень. Уже в семь лет я прекрасно понимаю все законы аэродинамики, ну как понимаю? Горький опыт. Розги только выглядят более безопасно, а на самом деле бьют гораздо хуже ремня, потому что тоньше. Они ведь действительно проходятся по коже, как лезвия ножа и рассекают ее также просто, как нож масло. Лучше выбрать ремень — разумней, казалось бы, но опять мимо. Тут срабатывает другой навык, а именно психология — я отлично понимаю, что отец взбесится, если я укажу на ремень. Очередное проявление слабости ведь, пытаться сберечь себя от боли. Он будет хлестать меня ремнем до кровавых кровоподтеков, пока в глазах двоиться не начнет, после еще затолкает в карцер — нет. Я выбираю розги, и да, попадаю в цель. Отец доволен. Он слегка улыбается мне, проводит пальцами по кнутам и кивает.

- Молодец. За бесстрашие снимаю с тебя три удара. Пошли.

Экзекуция назначена на внутренний двор дома, который построен по принципу колодца, как в Италии. Я помню. Я там был два года назад — самый лучший отпуск, потому что его не было. Только я и мама.

Надеюсь, что она еще не вернулась домой с похода к врачу. Надеюсь, что она этого не увидит…

- К столбу.

Приказ холодный и ровный, а я не пытаюсь сопротивляться или умолять — без толку. Мои братья и сестры смотрят, никто не заступится, все боятся. Они ведь знают, что будет хуже. И мне, и им. Отца в нашем доме, да и за его пределами, боятся, как огня. Он жестокий человек, иногда даже неоправданно жестокий. Мы, как семья, в курсе лучше остальных — это ведь наказание самое строгое, быть его сыном.