«Рассмотрим „драматический треугольник“. Первый акт этой драмы обычно начинается со взаимодействия между преследователем и жертвой. Второй акт начинается, когда приходит спасатель, чтобы выручить жертву. В третьем акте спасатель нападает на преследователя. Затем начинается новая драма. Преследователь становится жертвой, спасатель – преследователем, а жертва занимает положение спасателя. Эти разворачивающиеся драмы движутся как карусель, где игроки все время меняются позициями» [20, с. 57].

«Сюжетом игры предстает воспроизводимая в ней область действительности» [21, с. 127].

«При разных сюжетах игры женская драматургия здесь одна: так ведет себя и герцогиня Андалузская, и рязанская крестьянка, и деловая женщина из Чикаго, и девушка из племени Юмбо-Мумбо, раскрашенная цветной глиной и украшенная страусиными перьями» [11, с. 26].

«Женщина знает, что мужчина, играя в этом мире игр, часто лицедействует, т. е. меняет маски в мизансценах» [11, с. 215].

«Во многих играх, где задействованы два участника, представления требуют вводимые персонажи» [22, с. 92].

«Основные игроки собираются в центре комнаты, а другие учащиеся садятся вокруг них правильным кругом и наблюдают за действием. Второстепенные персонажи, если они есть, выходят с периферии „сцены“ и, отыграв свою партию, возвращаются обратно» [22, с. 121].

Кроме того, практика ролевых игр может пролить свет на культурные различия в поведении; можно было бы представить постановку простой игры, в которой представителей различных культур просят сыграть одну и ту же роль, обнажая различные подходы к этой задаче» [22, с. 183].

«Просто он играет в свои игры, и если вы, как персонаж его игры нужны ему сейчас, то он обязательно поднимет трубку» [18, с. 197].

«Кроме того, он просит участников игры высказаться, какими персонажами им хотелось бы быть, а какими не хотелось и т. д.» [23, с. 57].

«Нередко можно увидеть, как в процессе игры, после показа определенной сцены, мать, поворачиваясь к психотерапевту, говорит: «Я знаю, что не должна это говорить, но ничего не могла с этим поделать» [23, с. 72].

«Драматическое искусство является одной из форм игры» [23, с. 294].

«Воспроизводим игровой катарсис у девочки 10 лет, беспокойно спящей ночью и вскрикивающей во сне: «Уйди, уйди»… В первом действии мы проиграли с ней и матерью так называемые «медицинские страхи»… Отец на игру не явился, да и его участие в жизни дочери было почти нулевым… Как и полагается после театрального действия, объявляется антракт: можно походить, поговорить, подумать, остыть… Второе действие – «заражение, «появление болезни»… Опять антракт, и третье действие происходило уже в больнице… В четвертом действии последовало долгожданное разрешение главного врача на свидание матери с дочерью… Пятое, заключительное, действие началось с торжественного разрешения главного врача на выписку… После игры она заметно повеселела, как бы сбросила с себя груз прошлых тревог, освободилась от них»

[24, с. 379 – 384].

Логической ошибкой в умозаключении по аналогии являются широко используемые термины: «ролевая игра, «сюжетно-ролевая игра», «драматическая игра», «деловая игра».

Чтобы не дай бог не приняли ролевую игру за спектакль, ни в коем случае, по мнению М. Ментса, нельзя использовать избыток реквизита: «Скромный реквизит может помочь в создании нужной атмосферы; при его избытке игра будет напоминать театральную постановку» [25, с. 104]. Не прав М. Ментс. Реквивизит может быть только в спектакле, в игре этого признака нет.

Описывая театральное действо, Девид Турнер сам себе противоречит, называя его ролевой игрой: «На практике большинство ролевых игр представляют собой одноактную сценку без заранее написанных реплик, где двое или более участников выступают в ролях различных людей» [25, с. 32].