Устав от созерцания природы, он перевёл взгляд на класс. Зрачки сузились. Взял учебник с соседней парты и с яростью швырнул в доску.

– Yomon eshak! (Мерзкий осёл!)

Вот что с ним делать? Если бы он просто сидел за последней партой, проблем бы не было. Я рисовал бы ему тройки. Но он так не может. Какой-то шайтан в его голове взрывает петарды, и он внезапно слетает с катушек. Ученики перестали писать, с интересом наблюдают за происходящим.

На моих висках уже белеет седина. Я ещё не знаю, что через несколько лет радикально поменяю профессию, страну. Меня будут редко звать даже по имени – Закир. Чаще я будет слышать «чурка». Но пока мне это неизвестно. Меня называют Закир Болатович. Все, кроме этого невыносимо вредного мальчишки.

– Говори по-русски в моем классе, Руфат!

– Зачэм ми учим этот язык? Русские нас баранами считают!

– Потому что русский – великий язык.

– Ага. Канэшно! Ведь на нём говорит хозяин? Cho’chqa! (Свинья!)

Мне хочется взять длинную деревянную указку с толстой ручкой и от души ударить мерзавца по спине. Так, чтобы она сломалась. Указка, разумеется, а не спина. Я, конечно, этим ничего никому не докажу и не добьюсь. Просто выход гнева. И ведь беда не в том, что Руфат так откровенно и яростно ненавидит мои уроки. Другие ученики, скорее всего, тоже не понимают, зачем им нужно изучать культуру страны, давно ставшей чужой. Но им искренне безразлично. Они понимают, что уроки формальны и оценка никак не влияет на результаты в аттестате. А Руфату небезразлично. Наверняка источник его сопротивления – разговоры родителей, родственников, друзей.

Указку о спину я сегодня ломать не стану. В этом противостоянии для меня важнее не сдаться. Не выгнать ненавистного ученика со своих уроков навечно. Не наорать. Хотя бы не отвести взгляд от его полных презрения глаз.

– Вы должны понимать, что написано в русских книгах, – как можно спокойнее ответил я.

– Зачэм?

Хулиган положил ноги на парту, презрительно наклонил голову набок, высокомерно задрав подбородок.

– Чтобы научиться думать своей головой. Если будут думать за тебя, ты станешь рабом.

– Это ты станешь рабом, xoin (предатель)! А я стану boy inson (богачом)!

Руфат с грохотом встал. Отбросил стул. Смачно плюнул на пол в проходе между партами. Залез на подоконник, распахнул окно и вышел в школьный двор. От грохота распахнувшегося окна стая голубей пугливо разлетелась.

Голуби дерутся за кусочки белого хлеба, упавшие на утрамбованный песок городского парка. Не замечая птичьей схватки, я пытаюсь съесть гамбургер. Стараюсь как можно аккуратнее развернуть бумагу, но часть сэндвича всё равно оказывается на земле. Раздался телефонный звонок. Пытаясь не уронить остатки еды, выуживаю смартфон из кармана и, всё ещё удерживая еду в одной руке, нажимаю кнопку ответа.

– Да. Я слушаю. Говорите.

В телефоне женский голос известил меня о новом ворохе проблем. Сложности с сэндвичем перестали казаться такими уж важными.

– Да, девушка, я знаю, что у меня задолженность.

Моя собеседница явно не настроена на диалог. Я не могу и не хочу сдерживать эмоции. Я уже забыл про еду. Яростно жестикулирую рукой, с зажатыми в ней остатками бутерброда. Как будто собеседник может это увидеть.

– Девушка! Посмотрите, пожалуйста, мои платежи! Я ни разу не опоздал за три года. Нет! Мне насрать на ваши угрозы! Нет, вы меня послушайте! И что? Что значит: «Время до вечера»? Я же сказал: отдам!

Остатки раздавленного во время разговора бутерброда медленно сползают по моей руке.

– Да идите вы в жопу! Вы мне ещё поугрожайте!

Собеседница отключилась.

Я в сердцах швыряю остатки еды во внимательно наблюдавших за происходящим голубей.