В завершение отметим еще одно важное достижение Средневековья в области исторического знания, которое начиная с XII в. было связано с возникновением многочисленных исторических антологий и компендиумов, именуемых как «Суммы», «Зерцала» и «Цветы» истории. Обычно это явление трактуется как упадок историографии, поскольку все эти тексты имели, естественно, вторичный характер и поэтому не представляют особого интереса как первичные источники для современных историков-медиевистов. Однако этот этап был очень важен для становления исторического знания. По сути, речь шла об аккумуляции и централизации имеющегося исторического знания, объединении разрозненных текстов, доступных немногим, в некое подобие единого свода знаний. Эти работы восстанавливали традицию написания всемирной истории, заложенную Евсевием, но не получившую развития в течение нескольких следующих веков.

В XVI в. начинается бурная дискуссия о характере исторического знания, продолжавшаяся до начала XVII в. Если за предшествующие две тысячи лет о понятии «история» было написано несколько десятков абзацев, то теперь за одно столетие – несколько десятков трактатов, специально посвященных проблемам методологии истории. Достаточно сказать, что в 1579 г. Иоганн Вольф из Базеля издал собрание работ по методологии истории «Сокровищница исторического искусства», включавшее 18 текстов, из которых 16 были написаны в XVI в. (кроме них, туда были включены работы Дионисия Галикарнасского и Лукиана).

Часть авторов, прежде всего итальянских, продолжала отстаивать «классическую» античную точку зрения на историю как на литературный жанр («история-текст»), наделенный целым рядом специфических признаков. Однако к началу XVII в. победило представление об «истории-знании», хотя также достаточно специфичное – история отождествлялась с конкретным, не теоретическим, знанием.

После победы сторонников «истории-знания», история-текст, точнее «история-литература», выделилась в самостоятельную область, относящуюся к художественной литературе. Начало этому процессу положил Уильям Шекспир, а окончательно он утвердился в первой половине XIX в., когда возникает «исторический роман», основоположником которого стал Вальтер Скотт. Наконец, со второй половины XVIII в. резко активизируется обсуждение «истории-реальности», которое велось в рамках «философии истории» или историософии, достигшей небывалого расцвета в XIX в.

С середины XVI в. «история» в значении знания понимается не столько как отдельная дисциплина, сколько как комплекс дисциплин или самостоятельный тип знания. В формировании этих новых взглядов не последнюю роль сыграла сокрушительная критика представлений итальянских гуманистов о знании в целом и об истории в частности, содержавшаяся в знаменитом трактате Генриха Корнелиуса Агриппы «О недостоверности и тщетности наук» (1520). Второй удар был нанесен «из тыла» Никколо Макьявелли (1469–1527) и Франческо Гвиччардини (1483–1540), чьи жесткие историко-политические работы никак не вписывались в прекраснодушные рассуждения об историческом литературном жанре («История Флоренции» Макьявелли была опубликована посмертно в 1531–1532 гг., «История Италии» Гвиччардини – в 1561–1564 гг.).

В формировании значения «истории-знания» и соответствующих ему смыслов во второй половине XVI – начале XVII в. участвовало множество авторов из разных стран, хотя, конечно, далеко не все эти работы были равноценны. Одним из важнейших можно считать трактат Жана Бодена «Метод легкого познания историй» (1566), поскольку во многих более поздних работах давался просто пересказ или даже прямой перевод отдельных частей этого трактата. Весьма существенную (хотя не вполне положительную) роль в формировании представлений об историческом знании сыграл и труд Фрэнсиса Бэкона «О достоинстве и приумножении наук» (1623). Формирование представлений об «историческом» было «коллективным предприятием», в котором участвовало множество мыслителей начала Нового времени. Служение истории рассматривалось как занятие в высшей степени почетное (а временами и выгодное), поскольку в этом видели проявление не только высших интеллектуальных способностей, но и гражданских доблестей. С подобной оценкой роли и значения истории в европейской культуре мы сталкиваемся вновь только в середине XIX в.