, иначе говоря, разве любой автор равен самому себе? А произведение? Как можно отделить то, что составляет произведение? Теории произведения не существует – к такому выводу приходит Фуко: «Слово “произведение” и единство, которое оно обозначает, является, вероятно, столь же проблематичным, как и индивидуальность автора». Итак, главную трудность для данного направления гуманитарных методов составляет неопределенность, изменчивость, неустойчивость предмета изучения. П. Рикёр пишет о «конфликте интерпретаций»[54], Р. Барт предпринимает «попытку систематического размышления о некоторых мифах повседневной жизни»[55]. Эта критика сильна своей негативной стороной, но она не создает системной методологии. Особенно ярко подчеркивает сложность современной ситуации гуманитарного познания попытка перенести методы деконструкции художественного, литературного текста на текст исторического нарратива – тексты трудов профессиональных историков. Теоретическая возможность систематизации информационного пространства культуры состоит в выявлении объективных, реальных свойств изучаемых феноменов: «Ухватить дискурс в его способности к утверждению… способность конституировать область объектов – таких, по поводу которых можно было бы утверждать или отрицать истинность или ложность высказывания»[56], – так формулировал цель научного поиска М. Фуко. Культурная ситуация очерчена достаточно ясно. Лучшим из путей к знанию, к его определенности является путь отыскания структурных позитивностей. Структуралистский подход, в свою очередь, открывает возможности применения компаративистики – мощного инструмента точного и достоверного знания. Тогда становится возможным «разредить» туман дискурса, выйти из круга противоречивых конфликтов интерпретационных вариантов. «Разреженность и утверждение – разреженность, в конечном счете, утверждения, а вовсе не нескончаемые щедроты смысла, вовсе не монархия означающего», – определяет Фуко магистральный путь позитивного знания. И тут же снижает эффект сказанного иронической концовкой: «А теперь пусть те, у кого пробелы в словаре, – говорят, если петь эту песню им милее всего остального, что это и есть структурализм»[57].

Суть познавательной проблемы состоит в противоречии – между структуралистскими ожиданиями точного знания и неопределенностью самого понятия структуры. Без структуры нет компаративистики.

Компаративистика ценна тем, что она возвращает к реальности окружающего мира. В мире есть системность, и, коль скоро она есть, она имеет свои проявления, а значит, может быть выявлена. «Систематика, присущая науке – конечно, настоящей, подлинной науке – есть не наше изобретение; она коренится в самих вещах, и мы ее просто находим и открываем»[58]. Это «просто» – и есть самое сложное. Как именно осуществляется логический переход от эмпирики объекта к абстракции научного понятия, и каким образом понятая «проблема» может помочь осмыслить другие эмпирические «вещи»? Отрефлексировать и логически проследить этот путь и есть главная задача феноменологии. Гуссерль отмечал, что это есть задача логики, как нормативной и как практической дисциплины, преодолевающей теоретическое несовершенство отдельных наук, наукоучения. Такое «наукоучение» для гуманитарного знания обосновано, объяснено и представлено в труде А. С. Лаппо-Данилевского «Методология истории». Его последователи первого поколения – непосредственные ученики – определяют это наукоучение как феноменологию культуры. В то же время они отмечают, что главный труд его был выполнен в методологическом ключе, системном ее раскрытии, что было (и остается, как показало последующее развитие гуманитаристики ХХ в.) наиболее актуальной задачей для исторической науки. «Методологические вопросы у А. С. Лаппо-Данилевского брали как бы верх над феноменологическими, – пишет А. Е. Пресняков, интерпретируя цельное мировоззрение ученого, – однако, не по существу, но в силу состояния данной науки, с ее неразработанными методами, с ее необоснованными предпосылками, с роковой неполнотой ея разработки, с ея зависимостью от интуиции историка, заменяющей строго методический путь анализа»