Грамшизм на новый лад
Мегаполис. Небо окутано серым смогом. Рано утром рабочий идёт на работу по грязной улице. Рядом с ним такие же серые прохожие, спешат по своим делам, ругают на чём свет стоит водителя автобуса, который уехал раньше времени, правительство, которое снова повысило налоги, и просто негодуют над своим бытием. Вокруг стоят бетонные многоэтажки, лишённые какой-либо архитектурной эстетики. Рабочий знает, что сегодня вернётся поздно к жене. Нетрезвый. Пьянки не всегда в радость, но позволяют заглушить пустоту в душе, тоску. Какую тоску? Откуда она взялась? Ответ на этот вопрос не найти. А потому круговорот этой жизни будут постоянно возвращаться, серое небо не явит собой лучи солнца, детский голосок не пробудит весёлым звоном их уютную, но словно спящую комнату. И всё. Дальше смерть и небытие.
Мы не разделяем точку зрения некоторых писателей, которые относятся к пролетариату как к трагедии человечества, осуждая их на вечное духовное обнищание. После появления индустриальных городов, человек новой эпохи – промышленный рабочий переживает, как выразился бы Хайдеггер, экзистенциальный ужас. Ужас своей эпохи, кризис и переоценку ценностей.
Действительно, крестьянская сельская среда жизни со всеми традициями органично соотносится с жизнью человека и его взаимодействию с природой. В городах человек становится оторванным от семьи, от земли предков, от благоденствия природы.
Именно в пролетарской среде появляется миф о потерянном рае, где каждый рабочий жил в достатке, где наличие тоски по чему-либо не имеет смысла, ибо всё и так находилось рядом. Такой миф о спокойной «жизни до» благоприятно накладывается на саму идею коммунизма, как возвращение к истоку, «первобытному коммунизму» по выражению Энгельса или «небесному граду», как указало бы нам христианство. Либеральная концепция «среднего класса» в России с треском провалилась. Диалектическая борьбы угнетаемых с угнетателями в основе своей продолжается, насколько бы доброжелательные формы не принимал бизнес. И пролетарий ухватился за эту спасительную соломинку, не желая оставаться «земным червём».
Стать новым человеком и построить справедливую цивилизацию, предложил марксизм, а его концепцию в практической форме разработал Грамши – как борьбу за гегемонию социальных групп в обществе и государстве. Марксизм, предлагая практическую реализацию мифа о золотом веке, исходил из практических соображений в обществе, в обществе победившего капитализма, промышленного производства и крупных городов. Поэтому сама концепция не получила широкой культурной поддержки среди земельных «кулаков», которые помнили свои традиции, отрицаемые в городах. Но сам простой люд, не искушённый судьбою, всегда сопереживал подобным идеям.
Грамши кристаллизовал теорию марксизма с практикой. Первым толчком к интеллектуальному осмыслению стала Октябрьская революция, которая произошла не по канонам марксизма, поскольку общество не достигло в своём развитии капиталистического пика. Так что же, Ленин сделал революцию вопреки Марксу? Нет, говорит нам Грамши, Ленин удачно применил принципы гегемонии. Создал гегемонию он в тот момент, когда провозгласил союз пролетариата с крестьянством. Этот союз определил решающую роль в победе большевиков. Ленинизм – это первое достижение контргегемонии. Дальше Грамши приравнивает гражданское общество к интеллектуальному и помещает его не в базис по Марксу, а в надстройку. После чего приходит к заключению, что надстройка эта может быть автономна от базиса. Пока общественно-экономический базис в российском обществе не дозрел до своей социалистической стадии, автономная надстройка, настроенная Лениным на гегемонию, опередила базис и позволила получить соответствующий результат. Автономность надстройки – второй фактор. Далее следует сам принцип гегемонии, который в условиях гражданского общества может осуществляться разными социальными группами при доминировании капиталистических отношений. Это заключительный третий фактор, зависящий напрямую не от классовой принадлежности, а от нравственного выбора интеллектуала. Правда, он работает скорее, как исключение из правил в обществе, где интеллектуализм не ценится.