Мы уже заметили ранее, что в самых простых вещах мы сталкиваемся с любопытным феноменом: иногда наше зрение вдруг бывает опрокинуто, но это тем не менее не вызывает тревоги, а приводит к радости и как-то связано со счастьем. Счастье же, в свою очередь, существенно связано с этим «вдруг».

В качестве еще одного предисловия к теме приведу стихотворение Ольги Седаковой[12]. Это стихотворение «Ангел Реймса». Реймсский собор сильно пострадал от бомбардировок еще во время Первой мировой войны. Это речь ангела, он обращается к нам.

                     Ты готов? —
             улыбается этот ангел —
            я спрашиваю, хотя знаю,
            что ты несомненно готов:
         ведь я говорю не кому-нибудь,
                       а тебе,
человеку, чье сердце не переживет измены
             земному твоему Королю,
        которого здесь всенародно венчали,
                и другому Владыке,
           Царю Небес, нашему Агнцу,
             умирающему в надежде,
         что ты меня снова услышишь;
                   снова и снова,
                 как каждый вечер
        имя мое вызванивают колоколами
     здесь, в земле превосходной пшеницы
               и светлого винограда,
                 и колос и гроздь
                вбирают мой звук —
                     но все-таки,
     в этом розовом искрошенном камне,
                    поднимая руку,
             отбитую на мировой войне,
          все-таки позволь мне напомнить:
                       ты готов?
          к мору, гладу, трусу, пожару,
нашествию иноплеменных, движимому на ны
                         гневу?
Все это, несомненно, важно, но я не об этом.
        Нет, я не об этом обязан напомнить.
              Не за этим меня посылали.
                       Я говорю:
                            ты
                          готов
             к невероятному счастью?

Вопрос ангела о невероятном счастье – действительно тревожный, потому что христианскую готовность в первую очередь обычно связывают не с этим. Христианская готовность – это готовность к призванию, к долгу, к серьезным этическим вещам; а готовность к невероятному счастью – это что-то очень факультативное. Но вдруг оказывается, что это единственный неотменимый вопрос ангела к человеку, вопрос, от ответа на который при этом можно всегда уйти. Странным образом современный человек готов защищать очень разные вещи – экологию, чьи-либо права, еще что-либо, – но совсем не готов защищать счастье и красоту, потому что это что-то уже совсем дополнительное.

Однако форма живого творческого богословия такова, что если богословие в качестве чего-то определяющего, созидающего и может вернуться в современное гуманитарное академическое пространство – среди того форума наук, искусств и практик, которые представляет современная культура, – то прежде всего в качестве «защитницы» красоты. Дальше мы разберем это мое утверждение подробнее.

Вернемся к кролику и утке. Вообще эта картинка весьма тревожная. Ведь мы часто думаем, что способны видеть мир просто таким, какой он есть, а любой другой человек, который видит этот мир не так, вызывает тревогу. Но каждый раз, когда нам кажется, что мы видим мир таким, какой он есть, эта картинка напоминает нам, что все-таки это наше видение, наш «кролик». А у кого-то другого – «утка».

Это первый и самый простой тезис, более того: в современном образовании он даже почти аксиоматичен и неинтересен. Интереснее следующее: означает ли это, что мы никогда не имеем дела с реальностью? Может быть, мы все время «переключаемся»? В лингвистике это называется «гипотеза Сепира – Уорфа»