Потом была милиция и папа. Папа обнимал и жалел Женьку, а она все смотрела и смотрела на Борю. Потом милиция что-то спрашивала у деда и что-то записывала, а Боря все лежал, и теперь уже Женька ощущала какую-то странную связь с ним, будто она одна понимала его и даже могла что-то сказать. А потом тело накрыли пледом, предварительно закрыв зачем-то глаза, и тут Женька ясно поняла, что Боря погрузился во тьму, из которой ему не выбраться никогда. Теперь она видела только силуэт, спрятанный под пледом, и торчащие ноги, потому что плед был коротким и доходил лишь до колен.

Папа, дед и Женька погрузились в лодку и отчалили. Мотор завелся сразу, будто хотел побыстрее оттуда убраться. Волны стали потише, но все так же бились о борта, разваливаясь на мелкие прозрачные шарики. А навстречу снова летел мост, открывая ворота в прежний мир. Женька сидела молча, уткнувшись деду в плечо. Она больше на него не злилась. Она устала, и ей очень хотелось спать. В душе было пусто и немножко тревожно. Но не страшно. Перед глазами все стоял Боря и его синие глаза, смотрящие в небо, словно ждущие оттуда чего-то. Или кого-то?

Зато теперь Женька точно знала, что там, за мостом.

А там за мостом была ЖИЗНЬ.

Эта история до сих пор не дает мне покоя. Снова и снова анализируя события тех далеких дней, я так и не могу однозначно ответить на вопрос, так мучавший меня долгое время. Говорят, мозг имеет одну интересную особенность, все наши воспоминания он каждый раз воспроизводит по-новому. Значит все, что я помню об этом времени, за столько лет существенно измелилось в моем восприятии, возможно, домыслилось и дополнилось какими-то ложными деталями, появившимися на основе анализа и снов, в которых я в очередной раз переживал случившееся тогда, в тот злосчастный год. Все ли было именно так, как мне сегодня представляется? Соответствует ли это действительности? Может быть это всего лишь плод моего воображения? На эти вопросы я не могу ответить однозначно. Но есть факты в сухом остатке, от которых никуда не деться. И одними из таких неизменных деталей являются даты. Поэтому я уделяю им особое внимание.

Итак, год 2007. Мы переезжаем из Сургута в ближайшее Подмосковье в город Л к бабушке. Мы, это я, моя маленькая сестренка и мой отец. Мама умерла. Собственно, это и стало причиной переезда. Мне повезло в отличии от сестрёнки, я хорошо помню маму. Она была очень доброй. И, конечно, самой красивой, как и все мамы на свете. Умерла она глупо и неожиданно, простудилась, а больничный брать не стала, а в результате пневмония и смерть. По приезду в Л отец сразу же устроился на кафедру в институт нефти и газа им Губкина, который, собственно, когда-то и окончил. В 1981 году, вернувшись из армии, он поступил на факультет Геологии и геофизики нефти и газа, затем была аспирантура и переезд в Сургут. Там он познакомился с мамой, а в 1991 году родился я. В 2003 родилась сестренка, а в 2006 умерла мама. Таков сухой остаток.

Я хорошо помню свое тогдашнее состояние: смерть мамы, переезд, потеря друзей и девушки, в тот год я впервые влюбился, переходный возраст – все это серьезно подорвало мою психику. Я совершенно перестал учиться, полностью ушел в себя, казалось, еще шаг, и я упаду в бездну, из которой уже не будет выхода. Не знаю, замечал ли это отец. Он переживал не меньше, чем я, погрузившись в свою трагедию. И без того маленький и щуплый, он совсем осунулся, как-то даже почернел, и если бы не работа, то, наверное, перестал бы и бриться, и мыться, и есть. Целыми днями он пропадал на работе, приходил измученный, печальный и усталый. Если он и разговаривал со мной, то только по необходимости, потому что звонили в очередной раз из школы и жаловались на меня. Нет, к дисциплине претензий не было, я был тихим и забитым. Претензии были к учебе. Это правда, учебой я перестал интересоваться абсолютно, из крепкого отличника превратился в убежденного троечника, и если что-то и спасало меня от двоек, так это крепкая база Сургутской школы. Впрочем, уехать на одной только базе далеко не удалось бы. И отец, конечно, это знал, но ничего не предпринимал. Он как-то равнодушно спрашивал меня, почему я завалил очередную контрольную, почему ничего не учу, почему не интересуюсь ничем. Спрашивал, но даже если я и отвечал, то, мне кажется, он все равно не слышал. И это было обидно. Может быть, это как раз и способствовало тому, что я стал учиться все хуже и хуже, будто бы назло всем, включая собственного отца. Вот так мы жили, каждый в обособленном мирке собственного горя, заполненном монстрами наших страданий, словно в огромных прозрачных пузырях, откуда хорошо видно друг друга, но совершенно не слышно – я, отец и бабушка. И только маленькая сестренка с радостью ходила в садик и рассказывала всем, что мама скоро обязательно приедет. Наверное, к лету.