– Гхм! – громко сказал Брюзга.

Именно произнес, а не откашлялся. Пузан чуточку смущенно замолк. Пожалуй что, вопросы таковые к испытаниям и в квартале не относились… и Тарик готов был побиться об заклад, что у папани вскоре прибавится покупатель, причем из тех, что берут помногу.

– Ну что же… – сказал Брюзга. – Я так полагаю… – И он показал остальным три пальца (совершенно непонятный Тарику жест). – Или будут возражения, собратья? Нет возражений… Служитель, озаботьтесь…

Тарик знал, что сейчас произойдет, уже семь раз за сегодня наблюдал это приятное, что скрывать, зрелище – на испытаниях в Школариуме сов вручали Титоры, а в квартале, ага, другие порядки… И сам расстегнул три верхних пуговицы кафтанчика. Подошедший служитель привычно оттянул левую полу, проткнул ее коротким шильцем и прикрепил к сукну сову. Как и предписывалось, Тарик во все время этой короткой процедуры ел преданными глазами Наставников, а потому не видел, какой совы его удостоили (хотя определенные надежды всерьез питал). Только проходя к своему месту, не удержался, скосил вниз глаза, и душа его возликовала: сова золотая, да вдобавок, как и полагалось на квартальных испытаниях, от нее свисает на палец толстый крученый шнурок – желто-черно-красный, цветов штандарта королевства! И папаня с маманей возрадуются, и в родном Школариуме ждет уважение!

Потом испытывались оставшиеся Школяры – с разными итогами. Но никто не провалился, никто не попал на «кобылу». Когда все завершилось, встал и Брюзга, и двое других, заскрипели стулья – это вставали Титоры, а за ними и Школяры, заранее наученные церемонии. Даже порольщик стоял.

– Что вам сказать, любезные мои… – начал Брюзга почти задушевно. – Пять золотых сов, три красных, три белых. Бывало получше, но и теперь неплохо. Вот только этот дуболом… – он поморщился. – Ну ничего, мы еще посмотрим, что за разгильдяи в том Школариуме засели, непременно посмотрим… Вот что я вам хочу сказать в заключение, хорошие мои: вы и не ведаете, в какое счастливое время живете! Скверно вас дерут… почитай, что не порют, а гладят. Вот нас не только в ваши годы, а и в молодости пороли так пороли! Не было нынешних слюнявых глупостей: ах, шесть розог, ах, дюжину, а больше и не дозволяется, чтобы попочки не страдали… А у нас в прежние года ставили песочные часы и драли, пока последняя песчинка вниз не пересыпется. А часы, между прочим, были и на три минуты, и на шесть, а то и на дюжину. И порольщикам было настрого приказано не прохлаждаться, розгами махать, как мельница крыльями машет в ветреный день. Не только Школяров и Подмастерьев, но и Студиозусов пороли, невзирая на происхождение. И Офицеров пороли – всех, кто ниже полковника, а уж они поголовно были Дворяне. И Чиновных пороли первых трех рангов, и даже, случалось… – он скомкал фразу. – Ну, это прошлые дела… К чему я клоню? К тому, что людей воспитывали – не чета нынешним. Поротые Офицеры отвоевали у зловредного Батарама и устье Тилутаны, и все Зеленое Заречье – а непоротые и устье, и Заречье потеряли. И так – чего ни коснись. Кто знает, если бы великого Гаремата Корария не пороли и в Школариуме, и в университете, он, может, и не прославил бы науку нашего королевства на весь мир…

Глаза его блестели, на впалых щеках появились красные пятна. Правда, на сей раз он витийствовал недолго и вскоре торжественно объявил:

– Испытания закончены, Титоры и Школяры могут отправляться по домам!

Первым, подметил Тарик, вскочил Пузан – ага, наступил обеденный час, и толстяк думал в первую очередь об ублажении чрева. У него у самого посасывало под ложечкой – но, в отличие от иных Школяров, мчавшихся к выходу вприпрыжку, он посчитал, что должен шагать неспешно, солидно, как и подобает не просто выдержавшему квартальные испытания, а удостоенному золотой совы с почетным шнурочком.