Солдаты у пулеметов завернулись в защитные плащ-палатки. Все их ликование улетучилось. «Как кошки, – подумал Брюс, заметив их уныние, – не выносят воды».

– Уже половина шестого, – наконец сказал Майк. – Доберемся до Мсапы засветло?

– При такой погоде к шести стемнеет. – Брюс взглянул на низкое облако, которое несло с собой преждевременную темень. – Ночью ехать рискованно. Здесь везде балуба, мы даже огнями локомотива не сможем воспользоваться.

– Остановимся?

Брюс кивнул. «Какой тупой вопрос», – с раздражением подумал он и тут же понял, что его раздражение – ответ на опасность, которую они только что пережили.

– Мы, наверное, уже недалеко, – пояснил он. – Если двинемся с рассветом, то доедем до Мсапы до восхода солнца.

– Черт, холодно, – вздрогнув, пожаловался Майк.

– Или слишком жарко, или слишком холодно, – согласился Брюс. Он знал, что становится болтливее после опасности, но его уже несло. – Это свойственно нашей маленькой планете – ни в чем нет меры. Слишком жарко или слишком холодно; ты либо голоден, либо объелся; или влюблен, или ненавидишь весь мир…

– Это ты про себя? – спросил Майк.

– Черт побери, Майк, ты хуже бабы. Неужели нельзя вести разговор, не переходя на личности? – возмутился Брюс.

Он чувствовал, как натягиваются нервы. Ему было холодно, хотелось курить.

– Для подтверждения объективных теорий нужны субъективные факты, – заметил Майк. На его широком постаревшем лице показалась лукавая улыбка.

– Все, хватит. Я не хочу о личном, – огрызнулся Брюс и тут же сам продолжил: – Меня тошнит от людей. От де Сурье, которого от страха вывернуло наизнанку, от этой скотины Хендри, от тебя, алкоголика, от Джоан… – Он резко замолчал.

– Кто такая Джоан? – спросил Майк.

– Я к тебе с вопросами пристаю?

В наемной армии Катанги это был стандартный ответ на все, что касалось личных дел.

– Нет. Это я спрашиваю: кто такая Джоан?

«Ладно. Скажу ему. Если хочет знать, скажу».

В раздражении Брюс становился неосторожен.

– Джоан – это та сука, на которой я женился.

– Ага, вон оно что!

– Да. Теперь знаешь. И оставь меня в покое.

– А дети?

– Двое – мальчик и девочка. – Злость прошла. На мгновение Керри пронзила острая боль, но он овладел собой и заговорил прежним ровным голосом: – Все это не важно. Пусть человечество катится в пропасть – мне от него ничего не нужно.

– Сколько тебе лет, Брюс?

– Отстань, черт побери.

– Сколько тебе лет?

– Тридцать.

– Разговариваешь как подросток.

– А чувствую себя стариком.

Майк спросил серьезным тоном:

– А что ты делал раньше?

– Спал, дышал, ел. И об меня вытирали ноги.

– Кем ты работал?

– Юристом.

– Успешно?

– Тебя интересует, зарабатывал ли я? Да, и неплохо.

«Хватило и на дом, и на машину, – подумал он горько. – И на то, чтобы оспаривать опекунство над детьми, и на тяжбу по разводу. На все хватило, хотя свою долю бизнеса пришлось продать».

– Ну, тогда все будет нормально, – ответил Майк. – Если у тебя было успешное дело, ты сможешь к нему вернуться. Вот придешь в себя, по-другому посмотришь на свою жизнь и пустишь в нее других людей. Ты опять станешь сильным.

– Я сильный, Хейг. Я силен именно потому, что в моей жизни никого нет. В одиночку ты свободен.

– «Силен, свободен»! – раздраженно передразнил его Майк. – В одиночку ты ничто, Керри! В одиночку ты так слаб, что я тебя струей мочи смою. – Затем, уже мягче, он добавил: – Пойми, ты – счастливчик. Люди к тебе тянутся. Тебе не придется быть одному.

– Пока я побуду один.

– Посмотрим, – пробормотал Майк.

– Что ж, посмотрим, – согласился Брюс и достал из-под брезента рацию. – Машинист, на ночь делаем привал. В темноте ехать слишком опасно.