Есть некоторого рода опасности, которые таит в себе компаративистский подход. Мы можем сравнивать какие-либо этнополитические или, даже, экономические и культурные процессы в Европе и в Восточной Азии, и исходить при этом из того, что в обеих зонах наблюдается примерно одинаковый уровень цивилизационного развития. Хотя этот фактор, безусловно, необходимо учитывать в исследования, не следует забывать и о том, что мы при этом вольно или невольно опираемся на европоцентристский подход, иначе говоря, мы «прочитываем» восточноазиатскую историю через европейские модели, давно уже сформированные в исследовательской практике и показавшиеся свою эффективность в решении проблем традиционного общества в Европе. К тому же в обоих случаях, северные соседи могущественных империй именуются «варварами» и играют существенную роль в своем метарегионе. Соответственно появляется большой соблазн применить исследовательские технологии и концепции, разработанные на европейском материале, к азиатской истории и, в итоге, не учесть существенные различия двух зон.

В Европе «валентность» «имперской» и «варварской» зон, т. е. тяготение друг к другу, их связанность больше, ибо на севере уже в первом тысячелетии до н. э. активно шла седентаризация и «чистых» кочевников не было. Не менее активно шли двумя волнами варваризация римской империи, т. е. инфильтрация кельтов и германцев во внутренние районы, и христианизация всего субконтинента, хотя первоначально и в разных формах (римская и византийская «ортодоксии» и «ереси»).

По этим причинам конвергенция двух зон, хотя и происходила порой катастрофообразно (падение Западной Римской империи), происходила достаточно быстро и в первом тысячелетии н. э. завершилась. В последующие столетия происходило развитие «феодализма» и «капитализма» как общеевропейских процессов.

В Восточной Азии вплоть до недавнего времени проблемно сосуществовали две диаметрально разных экономики – скотоводство и земледелие. Здесь долго сохранялись «чистые» кочевники, далеко и внешне беспорядочно кочевавшие. Столь же интенсивной, как в Европе, варваризации здесь не было, скорее, наоборот, более существенной была синизация, тоже по своим масштабам отличавшаяся от европейской романизации и латинизации. Иначе говоря, здесь «юг», нуждающийся в земле, всегда неуклонно продвигался на «север», а не наоборот.

Здесь до сих пор сохраняются сущностные языковые различия. В Китае налицо развитый письменный язык, литература, на Севере – бесписьменные культуры. Импульс к развитию письменности придадут киданей, а потом этот процесс будет активно идти у чжурчжэней и особенно монголов. Однако, это в свою очередь лишь усилит водораздел между письменностями. Монгольский и китайский языки не слились, а в Европе новые языки складывались как романо-германские. Языки Монголии, Якутии, Бурятии и всей Сибири предельно оригинальны. Здесь развито двуязычие, когда аборигены знают еще русский или другие языки, но не создают их симбиоз со своим и не жертвуют своим языком. Это явственный признак особой цивилизационной зоны.

В Европе формирование и развитие феодализма хорошо описывает синтезная теория, в соответствии с которой на континенте активно взаимодействуют два «начала» – романское и германское. В Восточной Азии этого не могло быть – на севере существовала очень специфичная экономика. Поэтому, если в Европе земледельческий феодализм «дитя двух родителей», то в Восточной Азии он развивался лишь на территории Китая. У «варваров» или в Западном Ся идет более медленное движение в этом направлении, хотя у тангутов и быстрее и они после монгольского завоевания быстрее станут частью Китая, а не Монголии.