Миллер отставил кружку с недопитым кофе.

– Я не прямо из лагеря бежал. Когда лагерь разбомбили – это случилось сразу после ночной погрузки боеприпасов, – эсэсовцы наскоро выстроили всех уцелевших заключенных в несколько колонн и погнали к морю. Мы решили – эвакуация…

– А оказалось? – нетерпеливо спросил кто-то из матросов.

– Оказалось – верно, эвакуация, да только… на тот свет, – усмехнулся Миллер. – Пригнали нас в Любек, а там уже приготовлены эшелоны. Затолкали нас в товарные вагоны, как скотину, и – к морю, в Любекскую бухту… И все это – в страшной спешке… В бухте стояли пустые суда… – Миллер полуприкрыл глаза, чтобы получше припомнить названия пароходов, между которыми он несколько часов назад чудом провел «Викторию» – «Кондора», и медленно, с паузами перечислил: – «Тильбек»… «Атен»… «Кап Аркона»… «Дейчланд»… Ну, еще там были сторожевые катера, баржи, мелкие суда…

Выражение настороженности исчезло с лица шкипера, – Миллеру трудно было не поверить, так убедительно, с деталями рассказывал он.

Усатый что-то сосредоточенно припоминал.

– Тебя на какое судно посадили? – спросил он Миллера.

– «Кап Аркона», – ответил наугад штурмбаннфюрер.

– Точно! Вспомнил! – радостно произнес усатый. – Это ведь такой большой океанский пароход, правда?

– Да.

– Я плавал на нем до войны, – улыбнулся воспоминаниям усатый, обращаясь ко всем.

– Задолго? – спросил шкипер.

– Задолго до войны, еще мальчишкой, с папой и мамой. Помнится, мы занимали каюту второго класса, на средней палубе… Комфортабельный корабль, ничего не скажешь. Отец говорил, что «Кап Аркона» обслуживает пассажирские линии Атлантики…

– Твои воспоминания потом, – перебил его шкипер.

Усатый смешался и умолк под его тяжелым взглядом.

– «Кап Аркона» – верно, комфортабельный лайнер. Но нас там набили столько, что яблоку негде было упасть. Я поднимался на борт одним из последних и прикинул на глазок, сколько заключенных прошло по трапу: пожалуй, около пяти тысяч, не меньше, – продолжал Миллер. – Дожидаясь своей очереди, я прислушивался к репликам, которыми перебрасывались эсэсовские охранники… Из этих разговоров я понял, что на нескольких баржах немцы разместили узников, пригнанных из Штутгофа, а на пароходе «Дейчланд» – заключенных из Заксенхаузена и Равенсбрюка, что пароходы с заключенными должны торпедировать гитлеровские подводные лодки.

Миллер слышал не столь давно о подобном плане из уст коменданта концлагеря Нейенгамме и решил приплести его сюда для пущей достоверности: уж больно неправдоподобной выглядела версия о том, что суда с заключенными потопили английские самолеты. Мог ли он знать, что своим рассказом попал в точку?

План немцев действительно совпадал с тем, что под большим секретом поведал комендант Нейенгамме, и немцы даже начали проводить его в жизнь, но внезапный налет авиации союзников их опередил.

На войне, как известно, не приходится зарекаться от неожиданностей. Там, в Любекской бухте, произошла одна из тех роковых случайностей, перед которыми позднейшие историки лишь разводят руками.

– Мы погрузились на исходе ночи, когда уже светало, – рассказывал штурмбаннфюрер, – и сразу же начались взрывы на кораблях. Это действовали подводные лодки…

Он старался, чтобы его рассказ выглядел документально точным, понимая, что от этого многое сейчас зависит.

– …Сначала немцы торпедировали баржи с заключенными из Штутгофа. Там были женщины и дети. Они кричали так, что кровь стыла в жилах.

«Ай да Миллер! – подумал Педро. – Фантазии ему не занимать. Можно подумать, что он и впрямь был там».

– Немцы не очень спешили. Возможно, торпедирование кораблей с заключенными носило для них учебный характер. И тут их опередила внезапно налетевшая авиация, – продолжал Миллер.