– Так что же… посоветуешь?

– А то и посоветую… Шутка ли – доктор! У докторов от одних подарков целое богатство. Подвалило счастье – брать надо обеими руками.

Митька поставил наконец кружку на стол, прошелся бесцельно из конца в конец комнаты. Затем присел на стул, посидел, разминая пальцами папироску. Он и не заметил, как порвалась тонкая папиросная бумага, как сухой табак сыпался и сыпался на крашеный пол, на его сыроватые еще от растаявшего снега валенки…

Примерно в тот же час Захар Большаков сидел в доме Анисима Шатрова и пил со стариком чай. Ирина, молчаливая, бледная, то тихонько подкладывала председателю чайную ложку, то неслышно пододвигала фарфоровую сахарницу. Но Захар, кажется, не видел ни сахара, ни чайной ложки. Держа в ладонях горячий стакан, он часто отхлебывал из него.

Сюда Большаков завернул, возвращаясь из самой дальней бригады. Он продрог насквозь. Анисим кивнул внучке на печь, и та немедленно вытащила чугунок с горячей водой, собрала на стол.

Сегодня утром, когда Захар совсем уж собрался ехать в бригады, Борис Дементьевич Корнеев, хмурясь, сообщил ему:

– Испортил нам Митька Курганов всю обедню, кажется.

– Какую обедню? – не понял сперва председатель.

– Вроде начал Егор помаленьку вытаскивать девку. Я за этим делом внимательно слежу. А сейчас Егор туча тучей. Я было сунулся к нему – он обложил меня злым матом…

И Корнеев рассказал Большакову, что произошло у скирды между Митькой и Варварой Морозовой. Захар выслушал все молча.

– А тут еще Иришка в рев ударилась и… Я боюсь, как бы она Варьке теперь чего не наговорила, и тогда уж…

– Иринка-то с чего? – спросил Захар, хотя тут же и сам догадался, поднял на агронома удивленные глаза.

– Ну да, мне и самому это было в изумление, когда Клавдия Никулина рассказала, – проговорил Корнеев. – А оно, если разобраться, чего же? Мы заскорузли уж, много нам не видно. Сердчишко у нее молоденькое, а Митька парень броский.

Захар сел в кошевку, укутал поплотнее ноги старой медвежьей шкурой.

– Как, кстати, она, Клавдия?

Корнеев пожал плечами:

– Знаешь же – треплют языками по деревне… Об ней с Фролом. Тоже… древний рыцарь объявился! Смех один.

– Я о другом…

Корнеев только махнул рукой:

– Чтоб в молитвенный дом – не слышно. А старушонки похаживают к ней.

– Да-а… – невесело проговорил Захар. – Ну ладно, присматривай тут. К обеду вернусь. Ни с Егоркой, ни с Варькой пока ничего такого не надо. Тут разобраться следует осторожно. Если Варька к Егору… чего же она Митьку по сопатке тогда не съездила?

– Не знаю. А должна бы, кажется…

– Вот то-то же… Тут непонятное что-то пока для меня. Ну, поглядим… С Иришкой сам попробую потолковать, если сумею.

И сейчас, прихлебывая чай, обдумывал, как удобнее это сделать. Анисим чай почти не пил, поглядывал беспрерывно в окошко.

– Митька-то, сказывают, на работу сегодня не вышел? – спросил старик.

– Не вышел. Ему, стервецу, уши оборвать бы, – сказал Захар.

Ирина звякнула посудой, быстро встала из-за стола, отошла к печке. Анисим проводил ее краем глаза.

– Сказывают, на полустанок утром бегал он, – продолжал старик. – Недавно воротился, я в окно видел. Заболел, может?

– Больных у нас возят, – со злостью проговорил Захар.

– Ну да, ну да… – неизвестно к чему промолвил старик.

Захар отодвинул пустой стакан, поднял глаза на Ирину:

– Я вот что хотел, дочка… Мы с тобой об Варьке Морозовой как-то…

– Вы что, сговорились?! – крикнула Ирина. – Провалиться бы ей… Не буду я, ничего не буду…

И, схватив одежду, выбежала из дому.

– Ну да, ну да… – опять промолвил свое старик и неловко полез из-за стола.

…Через несколько минут Захар вышел на крыльцо, возле которого росло огромное дерево. По улице торопился куда-то Колесников. Увидев председателя, он остановился.