– Что же ты, брат, оружие портишь? – улыбнулся Смирнов.

– Виноват, товарищ майор, – вскочил Морозов.

– За то, что разбил автомат… к награде представлю. Молодец, Морозов! Видел, как дрался. Махорочка-то есть? Угости-ка.

– Есть! – по-мальчишески обрадовался Федор Морозов. Да он и был, в сущности, парнишка: над губой пушок, не знавший еще бритвы. И было непонятно, откуда у него взялись та сила и то бесстрашие, с которыми дрался он в только что закончившемся бою.

– Расскажи-ка немножко о себе. Откуда ты родом-то? – спросил Смирнов, потягивая самокрутку.

– Есть такая деревня в Сибири, Зеленый Дол называется, – глуховато, чуть смущаясь, сказал Федор. – Там я вырос…

– Женат?

– Почти…

– Погоди, как это – почти?

– Свадьбу мы в тот вечер играли, когда повестка пришла… Я с начала войны добровольцем хотел – не взяли. «Молод еще, говорят, подрасти немного». А куда расти – я и так вырос. Со зла решил – ладно, женюсь хоть. Вот, мол, вам и молод…

Смирнов снова улыбнулся.

– Ну, не со зла, конечно… Это я так, – виновато промолвил Федор. – Невесту у меня Клашей Никулиной звать… Вылезли мы с ней из-за стола – какая уж свадьба теперь! – всю ночь бродили по улицам деревни, по берегу речки. Знатная у нас речка и называется хорошо – Светлиха. А на рассвете я в военкомат. Вот не знаю, как теперь Клашу считать – или женой, или все еще невестой, а, товарищ майор?

– По-моему, можно считать женой.

– Ага… Клаша так и пишет: «Считай, говорит, Федя… Только свадьбу, говорит, мы обязательно догуляем. Вернешься домой, а на улице, под деревьями, те же столы будут стоять. И будто не было никакой войны…» А, хорошо?

– Хорошо. Это очень хорошо, Морозов, – задумчиво произнес Смирнов.

– Да, верно, это хорошо все произойдет, – согласился Федор. – Вот только многих прежних гостей уже не будет…

Докурили в безмолвии свои самокрутки, наблюдая, как редел и таял дым в лощине, где только что кипел смертельный бой. Длинные грязные космы уплывали, покачиваясь, вправо, туда, куда отбросили врага. День только начинался. Над краем лощины стояло солнце. Оно тоже покачивалось, как на волнах, в этих вонючих космах дыма и бежало, бежало влево, оставаясь все-таки на месте.

– А у вас есть жена или невеста, товарищ майор? – спросил Федор Морозов. Но тут же смутился: – Простите, товарищ майор.

– Ты не хочешь быть разведчиком? – проговорил вдруг Смирнов.

Федор отозвался только через некоторое время:

– Разведчиком? А смогу?

– …Вот так, Клавдия Антиповна, я познакомился впервые с вашим мужем, – закончил Петр Иванович.

– А потом? – спросила Клавдия почти шепотом.

– А потом он стал отличным разведчиком. Вскоре его забрали от меня – в разведку дивизии. Но я все время следил за его делами. Часто мы встречались с ним как друзья…

– Вы расскажите… расскажите…

И Петр Иванович снова рассказывал о Федоре, припоминая все подробности тех далеких грозовых дней.

Клавдия сидела не шелохнувшись, глядела, не моргая, на Смирнова, и в глазах ее стояли слезы. Время от времени они проливались по щекам, но Клашка не вытирала их.

Под конец она произнесла:

– Не мог он погибнуть… Он жив… Он вернется…

Эти же слова Клавдия говорила потом при каждой встрече. Работа в редакции отнимала много времени и сил. Но, странно, сердечные боли стали легче, приступы реже.

– Ага, чертовы эскулапы, тупые ланцетники! – как ребенок, радовался Петр Иванович. – Раз я нашел превосходное лекарство, может, вы прибавите к той тысяче дней еще года три-четыре!

Вера Михайловна молча плакала ночами. Она-то знала, что это за лекарство, как оно действует! Она старательно прятала от него свои слезы, чтобы хоть этим не расстраивать его. Но Петр Иванович сказал ей однажды утром: