Дальше всё стало ещё лучше – или хуже, это как посмотреть. Коридоры и залы сменялись, соперничая друг с другом красотой и роскошью; перетекали друг в друга цвета стенной обивки и ковров, картины и гобелены, мраморные скульптуры и напольные вазы в уютных нишах. Попадалась мебель тонкой работы – кресла, диваны и маленькие столики; ножки обычно изображали когтистые львиные лапы, подлокотники покрывала позолота. В сочетании с красным или чёрным деревом всё это смотрелось до неприличия великолепно; Ривэн ощущал лёгкое головокружение от алчности, смешанной с восторгом.

Лестницы встретились явно только боковые, не для господ – но и на них шаги скрадывали ковровые дорожки, а по перилам вились орнаменты то из птиц, то из виноградных лоз. Один из залов почти весь заполнялся большим фонтаном: семь водяных шапок, негромко журча, вливались в бассейн с бортиками из крапчатого камня, и на поверхности воды плавали розовые лепестки. В остальном же всюду царили приглушённый свет и тишина – хотя несколько раз им встретились слуги, быстрые и бесшумные, точно тени: мальчишки-близнецы с полным ведром, полная опрятная женщина со стопкой выглаженных простыней, девушка, проворно смахивавшая пыль… Все они молча кивали стражнику, а на Ривэна смотрели, как на пустое место, невозмутимо продолжая заниматься своими делами.

Особенно же Ривэна поразила длинная галерея, завешанная исполинскими портретами в рост; на некоторых из них от времени потрескались или выцвели краски, и было сразу заметно, насколько различалась манера художников. Пространство между портретами украшали гербовые полотнища – изумрудные, с золотыми львами, – и лишь благодаря им Ривэн понял, что за люди строго смотрят на него из рам. Короли Дорелии. Каждый из них, с самых давних времён – с тех пор, как первые люди приплыли в Обетованное из-за моря и расселились на этих землях. Ривэн, мягко говоря, никогда не учился очень уж упорно, но знал, что только две династии в Обетованном ни разу не прерывались – королей Дорелии и правителей Минши. Первый король, Ниэтлин Великий, был изображён верхом на вороном коне и с поднятым сверкающим мечом; сияние собиралось ореолом вокруг его черноволосой головы и будто исходило из пронзительно-зелёных глаз. Линии портрета были простыми, краски – сдержанными, никаких полутонов и редких оттенков, но что-то в нём заставляло остановиться и замереть в задумчивой робости. Будто первый король пытался и не мог что-то сказать, что-то важное…

– Ворюга, тебя не пялиться сюда привели! – Ривэн вздрогнул от окрика стражника, разрушившего волшебную тишину этого места. – Почти пришли.

И правда – именно в конце этой галереи находилась дверь с ручкой в форме львиной головы с распахнутой пастью. Ривэн, увидев эту ручку, сразу подумал о лорде Дагале Заэру – о человеке с ледяным голосом, которого запомнил как сквозь сон.

Чего только не говорили о нём в Энторе – да и не в одном Энторе, конечно. Говорили, что своими честными правилами он замучил самого короля Абиальда – вялого и безвольного, – а заодно много лет держал в узде клику королевы. Что половина законов о налогах, расправах с преступниками и ограничениях для магов, изданных в последнее царствование, была предложена им лично. Что по большей части его усилиями Дорелии удаётся столько лет сохранять хотя бы относительный мир с Альсунгом и Ти’аргом. Что по всей стране от Энтора до границ разбросаны его верные доносчики; что он знает всё обо всех, что за свою жизнь передушил с дюжину заговоров… Его звали то Заэру Железным, то Заэру Всемогущим (впрочем, последнее прозвище предпочитали произносить шёпотом: о короле Абиальде никто не сказал бы так даже в шутку). Ривэн не знал, верить ли всему этому, но ещё в приюте у него о лорде Заэру сложились довольно чёткие представления; по крайней мере, именно им пугали, наряду со злыми духами и болотной нечистью, брюзгливые старые воспитательницы, когда кто-нибудь из сирот ввязывался в драку, отрывал лапки мухам или опрокидывал чернильницу.