В этот миг послышался сдавленный протяжный стон. Тени в углу стали резкими, объемными, поднялись и затрепетали. По его спине прошел холодный озноб. Звуки смазались, телевизор мигнул и выключился…

– Не верю! Устроили, понимаешь, местную самодеятельность.

Тени растеряно замерли, застыли, а потом стыдливо стали уменьшаться. Зато зафыркало в коридоре и затопало неподкованными ногами. Он улыбнулся словно нежданному подарку:

– Лошадка, ты ли это? Не высоковато было по лестнице на такой-то этаж переться?

Лошадке видимо не понравился тон человека, она пронзительно заржала. Свет разом пригас. Едва тлели тусклые спиральки, потом угасли вовсе. В комнату степенно и неторопливо вошла белая в яблоки лошадь.

– Это ты зря, милая. У тебя в путевом листе должно быть обозначено что я уже умирал. Даже дважды.

Стас подпрыгнул к вестнице смерти, схватил ее за гриву, одним ловким движением взлетел на спину, и сжал ногами живот. Лошадь всхрапнула от боли, замотала головой и покосилась огненным глазом.

– Ничего подобного. Пошла давай!

Вспугнутая лошадь смерти рывком выпрыгнула в окно, норовя скинуть с себя сумасшедшего всадника, обсыпало брызгами осколков, но Стас успел перейти в междумирье, иначе бы шмякнулся о раму, и сполз на пол или же вылетел наружу. Тут как повезет. В ушах тоненько засвистел ветер, лошадь резво набирала высоту, пытаясь стряхнуть, ужаснуть наездника. Такие, видимо, ей попадались не часто. Под гнилостным желтоватым светом луны внизу блеснули болота, а лошадь все ускоряла бег. Где-то внизу взмахнула тяжелыми крыльями огненная птица, из соседнего аэродрома взлетал рейс. Озорства ради Стас поровнял лошадь с огнями иллюминаторов, откуда на него с немым восхищенным изумлением уставилось детское лицо:

– Мама, смотри, лошадка!

К ребенку повернулась раздраженная предпосадочной суетой мать:

– Маша, не болтай глупостей, летающих лошадок не бывает!

– Бывает, еще как бывает – усмехнулся Ильин – но право, не лететь же нам наперегонки в Петербург к царице? Ладно, поворачивай, волчья сыть, а покажешься в другой раз, перейдем на первую космическую!

Облака понеслись обратно, вскоре стало видно темное пятно, вот оно разрослось, стали различимы отдельные дома, вот его проклятый дом, окошко, целехонькое кстати, ползущая к нему по стене фигурка…

– Стой, окаянная! – Стас дернул пегаса за гриву и, поравнявшись с посетителем, поинтересовался – А что это вы на ночь глядя, никак шпаклевать принялись?

Упырь дядя Вася икнул, уставившись на наездника как застигнутый врасплох вороватый кот на хозяйку, и принялся, мотая головой, запихивать в ближайшую щель вытянутый из кармана замызганный платок:

– Да вот по ночам приходиться, днем то не успеваю все…

– Ага – Ильин посмотрел вверх на отсутствие альпинистского снаряжения – а ниче, что без веревки?

– Так оно сподручнее – начал было дядя Вася, а потом опомнился – углядел-таки, стервец!

– Ну, как говориться, вечер в хату.

Стас спрыгнул на подоконник, а потом через открытое словно по волшебству окно кухни, не выпуская кошмарную гриву. Что-то звякнуло в темноте, чиркнув по гриве отточенным как бритва ножом обронил:

– Уматывая отсюда, мерзавка. Катись, там тебя ежик уже заждался.

Лошадь взорвалась роем искр перед самым носом дяди Васи и тот едва не полетел стремглав вниз. Стас успел цапнуть его за шкирку и легонько как нашкодившего кота поволок внутрь. При лунном свете упырь был не тяжелее перышка, и нраву был самого паскудного: солнца, чеснока и серебра нисколечко не боялся, на Господа Бога за годы атеизма чхать хотел, а пил вообще все, от метилового спирта до кровушки.