Я стал мнительным, нервозным, мне казалось, что за мной шпионят…

Короче, я сжег письма. Компрометировать Жозефину не входило в мои планы.

А что входило? Ждать. Эполетами ее не удивишь, офицерское жалованье для нее – медные гроши, да я и не очень-то верил в свою успешную армейскую карьеру. Однако Жозефине тридцать два года, и когда-нибудь развратник Баррас предпочтет ей юных мастериц… Некому будет оплачивать особняк в Пасси и карету Жан-Жака. Бедная вдова с двумя детьми укроется в деревенской халупе (воображение дорисовывало соломенную крышу и грядки с морковной ботвой на огороде), подальше от злых языков. И вот тогда Жером Готар, в своем пропахшем потом мундире, медленно подъедет верхом, накрепко привяжет коня к покосившимся воротам и скажет:

– Мадам, ваш покорный слуга.

Незнакомый офицер обратился ко мне, как к старому приятелю: «Готар, помогите мне…» Я спустился за ним в подвальный коридор казармы (не подозревал о его существовании), он открыл какую-то дверь, улыбаясь, пропустил меня вперед. Дверь за мной захлопнулась, лязгнув замком.

– Садитесь, капитан Готар, – раздался начальственный голос из глубины комнаты.

Я сел за маленький столик, на котором горела свеча. С обеих сторон от меня, чуть наискосок, два больших зеркала. В них я хорошо видел себя и пламя свечи, но едва-едва различал три силуэта в глубине комнаты.

– Вы догадываетесь, где вы находитесь? – спросил меня тот же голос.

– Помещение для допросов военной разведки.

Пауза.

– Почему вы так уверены?

– Не знаю. Не могу сказать. Но я уверен, что вы пришли от Барраса.

После паузы, более длительной, другой голос:

– Готар, в результате контузии вы потеряли память, но не потеряли способность быстро схватывать ситуацию. Обнадеживающий признак – ведь я один из тех врачей, кто лечил вас в госпитале. Значит, ваша память со временем восстановится.

Силуэт приблизился. Танец теней. Пламя свечи заколебалось. На столе оказался стакан с какой-то жидкостью.

– Выпейте, Готар, это лекарство. Оно поможет прояснить память – правда, на короткий срок. Потом будет болеть голова, но так надо, Готар.

– Понятно, – сказал я, сжимая стакан и собираясь выплеснуть его содержимое на пол, – Баррас приказал вам меня отравить.

В полумраке другой половины комнаты засмеялись:

– Если бы Баррас хотел от вас отделаться, он придумал бы способ поэлегантнее. И полиция не вмешалась бы так энергично в вашу дуэль с полковником Неем на площади Святой Екатерины.

– У вас хорошая информация.

– Но нет той, которую мы надеемся от вас получить.

Я чуть не задохнулся от возмущения. За кого они меня принимают? Да, капитан Отеро просвещал меня «по политике», не скрывая своих симпатий и антипатий, ведь я же ни в чем не разбирался. Но я армейский офицер, а не доносчик! Или они желают выпытать у меня какие-то подробности касательно Жозефины? Мерзавцы!

Третий голос, мягкий, вкрадчивый. Такой дружественный, такой знакомый, что, услышав его, я даже вздрогнул.

– Капитан Готар, мы вас настойчиво просим и предупреждаем: не ведите, повторяем, никогда больше не ведите самостоятельных расследований! У человека, к которому вы обратились, неприятности… серьезные неприятности.

Они и это знают? Они все знают, неужели ты не понял? Они знают больше, чем записано в твоем полковом досье. Тогда у меня к ним множество вопросов… Но сначала надо выгородить человека, попавшего в беду.

– Передайте Баррасу, что мной руководили не личные цели. Я действовал так в интересах Республики. Хотел знать, кто замешан в роялистском заговоре. А почему чиновник исполнил…

Третий голос, не меняя дружественной интонации, перебил меня: