Тут капитан даже осмотрелся по сторонам, как бы ища ответа у собравшихся. Но ответил опять Илэлэк:

– А ты ей скажи, что зима была сильно снежная, снег выпал глубокий, соболь далеко ушёл, стрелять его было немочно.

– А почему другим было мочно?

– Другие молодые все.

– Тогда зачем ты в этой шапке ходишь? Отдай её тому, кто помоложе, пусть командует.

– Э! – тихо засмеялся Илэлэк. – Так нельзя! Остроголовый старик обидится. Он не любит, когда кто-то за него его работу делает. Когда время придёт, оно всё само собой сделается, а пока я буду ходить в этой шапке и приносить тебе ясак. Эй! Покажите!

Это он уже опять обратился к своим людям, и там двое из тех, которые держали мешок, выступили вперёд и протянули его капитану.

– Нет! – строго сказал капитан. – Это не мне дары, а это нашей государыне, нашей великой царице и владычице, а также владычице неба и земли, и рек и морей, и лесов и тундры!

Тут он поклонился, распрямился, достал из-за пазухи связку ключей и бросил их Черепухину. Черепухин их ловко поймал, развернулся и пошёл к съезжей. Капитан пошёл за ним, а за капитаном Илэлэк и двое его людей с мешком, а уже за ними шли Синельников и Тарантуй, и оба с ружьями. Солдаты остановились на крыльце, а Илэлэковы люди только занесли туда мешок и сразу вышли обратно, так что в съезжей остались только капитан, Илэлэк и Черепухин.

И дальше там было вот что: капитан подошёл к мешку, лежащему на столе, и посмотрел на Черепухина. Черепухин достал нож и подал его Илэлэку. Илэлэк приставил нож к губам и что-то прошептал, и уже только после этого наклонился к мешку, перерезал кожаный шнурок и осторожно его вытащил. Мешок раскрылся. Илэлэк поднял мешок и начал аккуратно, медленно вытряхивать из него соболиные шкуры. Стол стоял возле окна, в окно светило солнце, шкуры соскальзывали на столешницу и переливались на ярком свету. Черепухин, не сдержавшись, облизнулся. Капитан строго сказал:

– Тетрадь! И тавро!

– Вот они! – ответил Черепухин.

Капитан кивнул, не отводя глаз от мешка. Из мешка, шкурка за шкуркой, ползли соболя. И вдруг выскользнула беличья шкурка, вторая, третья.

– Э! Стой, стой! – воскликнул капитан. – А это что ещё такое?

– Это белки, – сказал Илэлэк. – Я же говорил: зима была снежная, соболь ушёл далеко, а белка посмотри как бита! Прямо в глаз!

– Не в глаз, а тупой стрелой, томаром, – сказал Черепухин.

– И соболь – три рубля, а белка – два алтына, – прибавил капитан. – За одного соболя пятьдесят белок. Вот только зачем мне белки?! Я же говорил: не надо белок! И песцов не надо. Надо только соболя! А у тебя их здесь сколько?

Илэлэк подумал и сказал:

– Должно быть сорок и ещё семь.

– Вот, – улыбаясь, сказал капитан. – Это правильно. Илья, считай!

Черепухин положил мешок, Илэлэк сел к столу. Черепухин начал считать соболиные шкуры. Считал, пересчитывал, макал тавро в чернила, припечатывал, раскладывал по кучкам, по сортам, и всего насчитал тридцать восемь.

– И это всё? – спросил капитан.

Илэлэк вздохнул и развел руки.

– И восемь белок, – сказал Черепухин. – И два горностая. Три горностая – один соболь. И там ещё что-то есть. Большое!

С этими словами он опять полез в мешок, долго нащупывал… и вытащил шкуру чёрной лисы. То есть это была не привычная чернобурая, а в самом деле совершенно чёрная лиса, на которой от носа до кончика хвоста нигде не было ни единого серебряного волоска. Черепухин провёл ладонью против шерсти. Ость чёрная, отметил капитан, подпушье тоже чёрное, густое. Черепухин повернулся к окну, поднял шкуру и встряхнул её. Мех заиграл, унялся. Черепухин посмотрел на капитана. Капитан сухо сказал: