Мать разразилась рыданиями:

– Джулиан, и ты этого хочешь?

Боб обнял ее – не потому, что ему самому это было нужно, но потому, что знал, насколько это сейчас нужно ей. Прожитый с семьей год не дал ему полного понимания эмоциональных человеческих реакций, но Боб выучил примерно, какие они должны быть. И одна такая нормальная реакция у него сейчас была – он чувствовал себя виноватым за то, что может лишь изобразить то, что нужно матери, а не ощутить это сердцем. Слишком поздно он изучил этот язык, чтобы тот стал родным. На языке сердца Боб всегда будет изъясняться с акцентом.

На самом деле, хоть он и любил свою семью, ему хотелось сейчас найти место, где можно будет начать работать, искать контакты, необходимые для получения информации, которая поможет разыскать друзей. Кроме самого Эндера, из всего Эндерова джиша остался на свободе только он. Он нужен друзьям, и он уже слишком много времени растратил зря.

Он прильнул к матери, и она прижала его к себе и пролила много слез. Боб обнялся с отцом, хотя и куда короче, а с Николаем они только хлопнули друг друга по плечам. Все эти жесты были для Боба чужими, но он знал, что они значат, и принимал их как настоящие.

Лодка была быстрой. После недолгого перехода она подошла к оживленному порту Салоников – так решил Боб, хотя это мог быть любой грузовой порт Эгейского моря. В гавань лодка входить не стала – она всплыла между двумя кораблями, шедшими в гавань параллельным курсом. Мать, отец, Николай и Графф перешли на торговый корабль в сопровождении двух солдат, переодетых в штатское, будто это могло изменить их военную повадку. Боб и Карлотта остались на лодке. Ни одна группа не знала, куда направляется другая. Попыток установить контакт тоже не будет. Это было для матери еще одним ударом.

– Почему нельзя переписываться?

– Нет ничего проще, чем отследить в Сети переписку, – сказал отец. – Даже если будем пользоваться сетевыми псевдонимами, если кто-то найдет нас, то обнаружит и нашу регулярную переписку с Джулианом, а тогда выследить его будет делом техники.

Это мать поняла. Разумом, но не сердцем.

В недрах субмарины Боб и сестра Карлотта сели за столик в кают-компании.

– Ну? – спросил Боб.

– Ну, – ответила сестра Карлотта.

– Куда мы теперь?

– Понятия не имею. Нас пересадят на другой корабль в другом порту, и, когда мы сойдем, я получу фальшивые документы, по которым мы будем жить. Но куда нам направиться оттуда, я действительно не знаю.

– Надо переезжать. Не жить на одном месте больше нескольких недель, – сказал Боб. – И мне нужно будет входить в сети на каждом новом месте под новым именем, чтобы никто не проследил.

– Ты серьезно думаешь, что кто-то может обработать всю почту всего мира и из всех выбрать именно нас? – спросила сестра Карлотта.

– Да. Это, наверное, и без того делается, так что осталось только запустить поиск.

– Но это же миллиарды писем каждый день!

– Потому-то столько клерков и сидят на проверке электронных адресов на центральном коммутаторе, – усмехнулся Боб.

Она не улыбнулась в ответ.

– Ты действительно наглый и непочтительный мальчишка.

– Ты в самом деле предоставляешь мне решать, куда нам направиться?

– Отнюдь. Я лишь хочу подождать и принять решение, с которым будем согласны мы оба.

– Слишком прозрачный предлог. Ты просто хочешь подольше пробыть на этой лодке, где столько красавцев.

– Грубость твоих шуток зашкаливает даже по сравнению с тем периодом, когда ты жил на улицах Роттердама, – холодно-аналитическим тоном сделала заключение сестра Карлотта.

– Война, – пожал плечами Боб. – Она меняет мужчин.

Карлотта больше не могла сдержаться. Пусть она хихикнула только раз, а улыбка продержалась лишь миг, этого хватило. Она все еще любила Боба. И он, к своему удивлению, обнаружил, что тоже тепло к ней относится, хотя уже много лет прошло с тех пор, как он жил у нее и она готовила его к Боевой школе. Удивился Боб потому, что в те времена он сам себе не сознавался в своей привязанности. После гибели Проныры он не хотел себе признаваться в привязанности к кому бы то ни было. Но теперь он понял правду. Он был очень привязан к сестре Карлотте.