Но последние события вынудили генерал-губернатора наконец признать очевидное: Кутузов почему-то стал считать его не союзником и товарищем, а врагом и помехой в деле. Будучи человеком опытным и умудренным придворной жизнью, Федор Васильевич понимал, что впал в опалу. Непонятная ему ссора с фельдмаршалом была неприятным, но далеко не самым унизительным событием его жизни. Он еще слишком живо помнил унижения, снесенные им от императрицы Екатерины, называвшей его «сумасшедшим Федькой», и куда более серьезные наказания, которые, за близость к его убитому отцу, придумал для него молодой император Александр. Федор Васильевич облокотился о стол и подумал, что надо бы послать за вином. Эта мысль несколько согрела его, и он открыл было рот, чтобы кликнуть секретаря, но тут в дверь постучали.

Федор Васильевич быстро сел обратно за стол, придал лицу своему должное строгое и сосредоточенное выражение и громко сказал: «Войдите». В открывшуюся дверь кабинета вошел средних лет коренастый мужчина в форме, и лицо Федора Васильевича сразу разгладилось: какие бы новости ни принес ему Адам Фомич, он всегда был рад его видеть. Адам Фомич сдержанно улыбнулся своему товарищу, и сердце Федора Васильевича упало. Вслед за полицмейстером в кабинет вошел доктор Иоганн Шмидт, долговязый мужчина лет сорока, с соломенными волосами и прозрачными рыбьими глазами. Он был одет в модный костюм и пальто с высоким воротом, а в руках крепко сжимал черный цилиндр. Лицо Федора Васильевича исказила гримаса ненависти, и он не сразу опомнился и заставил себя вымученно улыбнуться нежданному гостю.

Федор Васильевич был бы готов поклясться, что Шмидт заметил отразившуюся на лице его ненависть, и она обрадовала его. Он улыбнулся губернатору еще шире, оскалив ряд белоснежных ровных зубов.

– Ваше высокопревосходительство, добрый вечер. Простите, что без приглашения, не хотел отвлекать вас от многочисленных забот, которыми, я уверен, и без меня полон ваш день. Достопочтенный Адам Фомич разрешил мне сопроводить его после окончания нашего совета, чтобы я мог лично засвидетельствовать вам свое почтение и заодно сообщить вам волю господина фельдмаршала.

Федор Васильевич злобно посмотрел на Шмидта и коротко кивнул. Среди множества черт, которые невероятно раздражали его в приставучем немце, особенно бесило генерал-губернатора вот это «плетение словес». За излишней, вычурной и практически холопской вежливостью Федор Васильевич угадывал злобную издевку и презрение. И был, разумеется, совершенно прав. Федор Васильевич в людях вообще ошибался редко. Впрочем, в эту игру могут играть двое, подумал градоначальник. Лицо его приняло вид предельно добродушный, и он с деланой вежливостью ответил Шмидту:

– Всегда счастье видеть вас, доктор. Расскажите же, что было решено на совете? Я, как вы понимаете, не мог сегодня присутствовать лично – дела эвакуации казенных учреждений заняли все мое время.

Уже произнеся такие слова, генерал-губернатор пожалел об этой глупой и очевидной отговорке. Лицо Шмидта расплылось в улыбке еще шире – он прекрасно знал, что Ростопчина не звали, и тот факт, что он оправдывался, чрезвычайно его забавлял. Федор Васильевич раздраженно зашелестел бумагами, разложенными на письменном столе. Вот черт же его дернул сказать такое! Он старался не встречаться глазами с Брокером, опасаясь прочесть в них осуждение: «Эх, Федор Васильевич, еще перед немцем так унижаться». Не дожидаясь приглашения, Шмидт присел за стоявшее перед столом кресло, сложил руки на коленях и, глядя в глаза генерал-губернатору, начал говорить.