– Питер, кто тебе сказал?
– Это еще не все, – продолжал Питер. – Оказывается, меня видели неделю назад бегающим по улицам в пальто нараспашку; я гонялся бог весть за кем, точно полицейский. А еще я неоправданно много времени провожу в читальном зале.
– Потом ты придумал какого-то шантажиста, якобы преследующего тебя за чтение стихов. Неужели твои литературные пристрастия – это повод для шантажа? А что тебе понадобилось на старом пресвитерианском кладбище? Ты бродил среди надгробий как какой-нибудь «воскреситель» или лунатик!
– Погоди, Питер, – снова перебил я, ибо самообладание вернулось ко мне. – Откуда тебе известно про кладбище? Разве я сообщал, что был там на днях? – И тут перед моими глазами возник экипаж, уносящийся от кладбищенских ворот. – Питер, ты следил за мной? Как ты мог?
Питер только плечами передернул.
– Да, я за тобой следил, до самого кладбища. Признаюсь в этом. В оправдание себе скажу, что очень волновался за тебя. Хотел убедиться, что ты ни во что не вляпался, – к примеру, не связался с миллеритами[7], которые разгуливают в белых простынях и ждут, что в будущий вторник на землю сойдет Спаситель рода человеческого. Деньги твоего отца не бесконечны, Квентин. Слышал пословицу: богатый бездельник – это бедняк? Боюсь, потакая своим сомнительным пристрастиям, ты промотаешь отцовское наследство. Или какая-нибудь представительница слабого пола – только далеко не такая возвышенная натура, как мисс Блум, – воспользуется твоим состоянием и оберет тебя до нитки. Ибо известно, что при встрече с искусной женщиной сам Улисс не считал зазорным привязать себя к мачте!
– Зачем ты оставил на его могиле цветок? В насмешку надо мной, да, Питер?
– Какой еще цветок? Ты о чем? Я нашел тебя коленопреклоненным на могиле; ты словно молился языческому божеству. Вот и все, что я видел; впрочем, мне хватило. Цветок! Да у меня на такие пустяки времени нет!
Я поверил Питеру; в самом деле, он говорил так, будто никогда не слыхивал о цветах и не видывал их.
– А шантажиста разве не ты подослал? Что молчишь? Не твоя была идея – отвлечь меня от дел, которые не относятся к работе? Отвечай!
– Какой бред! Квентин, ты сам себя слышишь? Так вот, советую прислушаться, пока на тебя смирительную рубашку не надели. Конечно, тебе нужно время на адаптацию к сложившейся ситуации, это всем понятно. Твоя угнетенность духа была вызвана… – Питер на секунду отвернулся. – Но прошло уже полгода. (На самом деле с тех пор, как мои родители упокоились с миром, прошло всего пять месяцев и одна неделя.) Подумай обо всем, – продолжал Питер, – начни думать прямо сейчас, а не то… – Он не закончил фразы, лишь многозначительно наклонил голову. – Ты вызвался на бой с иным миром, Квентин.
– С каким еще иным миром?
– Ты вот думаешь, у нас с тобой сплошные разногласия. А я, между прочим, всячески стараюсь понять твои вкусы. Я, если хочешь знать, даже взялся за рассказы этого твоего По. Целых полрассказа осилил, больше, извини, не смог. Пока я читал, мне казалось… – Питер понизил голос до шепота: – Мне казалось, Господь умер для меня. Так-то, Квентин. А иной мир – это мир книг и писак, что захватывают умы впечатлительных граждан. Но этого мира не существует. Нет, Квентин, ты принадлежишь реальности. Вот твой мир, вот люди твоего сословия – серьезные, трезвомыслящие. Здесь твое место. Твой отец говорил, что бездельник и меланхолик вместе блуждают в пустыне безнравственности.
– Я знаю, что и по каким поводам говорил мой отец! И ключевое слово здесь – «мой»! Думаешь, я забыл его? Думаешь, только у тебя память хорошая?