После беседы с кладбищенским сторожем я без конца задавался этими вопросами и напрягал все свои умственные способности, полагая, что разумом могу тягаться с любым из людей (по крайней мере из тех, кого знаю лично). Скоро мне пришлось изменить мнение.

Был один из тех судьбоносных дней, когда ответы как бы сами собой являются взору. Питер задержался в суде, новых дел не поступало. Нагруженный свертками, я шел с Ганноверского рынка. Едва вступив на Кэмден-стрит, я услышал:

– По, который поэт?

В первое мгновение я проигнорировал фразу. Затем остановился, медленно обернулся. Уж не ветер ли шутит со мной шутки? Впрочем, если таинственный голос сам по себе выдал не «По, который поэт», а нечто другое, прозвучало очень похоже.

Оказывается, со мной говорил торговец рыбой, мистер Вильсон, с которым я только что имел дело на рынке. Недавно наша контора оформляла для мистера Вильсона закладные. Хотя он несколько раз заходил к нам, я предпочитал общаться с ним на рынке, ибо заодно мог выбрать превосходную рыбу на ужин. Что касается крабов и устриц мистера Вильсона, лучших не видали и не едали по сю сторону Нового Орлеана.

Мистер Вильсон кивком пригласил меня следовать за ним, обратно на рынок. Оказалось, я забыл на столе блокнот. Торговец рыбой вытер руки о фартук, взял блокнот и передал мне. Бумага успела пропитаться характерным запахом – казалось, блокнот выловили из пучины морской.

– Я подумал, блокнот вам нужен для работы. Пришлось открыть – иначе как бы я узнал, чей он? А у вас тут написано: «Эдгар По». – И мистер Вильсон указал на страницу.

Я спрятал блокнот в сумку и поблагодарил мистера Вильсона.

– Гляньте-ка сюда, сквайр Кларк! – Он торжественно развернул бумагу и явил моему взору целое семейство уродливых рыб. – Этих голубчиков заказали для званого обеда. Называются – морские собаки, иначе – налимы. А некоторые зовут их озерными судьями за свирепый вид и ненасытность! – И мистер Вильсон довольно громко хохотнул. Правда, уже в следующую секунду он испугался, что обидел меня. – Нет, сквайр Кларк, вы, конечно, совсем не такой.

– Пожалуй, в этом-то и проблема, дружище.

– Вы правы. – Мистер Вильсон откашлялся, как будто хотел еще что-то сказать. Руки его между тем методично орудовали ножом – он отсекал рыбам головы, даже не глядя на них.

– Да, жалко беднягу. Я про мистера По говорю. Который в старой больнице при колледже Вашингтона помер уж месяц тому назад. Я слыхал про это от зятя, сестрина мужа. Так вот, зять водит знакомство с одной сиделкой из этой больницы, и сиделка ему рассказала со слов другой сиделки, что с самим доктором говорила – подумать только, до чего эти женщины досужи! С доктором, стало быть; и доктор сказал, мистер По будто бы в уме повредился перед смертью – все звал одного человека по имени, все звал, пока не того… – Мистер Вильсон понизил голос до шепота: – Пока в ящик не сыграл. Да хранит Господь душу страдальца.

– А имя вы не помните, мистер Вильсон?

Торговец рыбой наморщил лоб. Затем уселся на табурет и стал доставать из бочонка нераспроданных устриц. Каждую устрицу он вскрывал, тщательно осматривал на предмет наличия жемчужины и выбрасывал, философски относясь к отсутствию таковой. Устрицы, кстати, не только главный экспортный продукт Балтимора – они самой своей природой подразумевают возможность обогащения, совсем как наш город. Внезапно мистер Вильсон возликовал:

– Рейнольдс! Точно, Рейнольдс! Да-да, именно Рейнольдс! Сестра это имя за ужином повторяла, а ели мы мягкопанцирных крабов – на них как раз сезон.

Я просил мистера Вильсона подумать хорошенько.