– Что-то не хочется мне никуда ехать, Аллочка. Я одичал совсем, кроме своих, ни с кем давно не встречался, и теперь всего колбасит от мысли, какой там народ соберется. Важные, надменные индюки…

– Ну уж индюки! Расслабься, Любавин. И получи поддержку слуги народа в важном для всех нас деле!

Никола с подозрением посмотрел на нее:

– Ты с главврачом тренировалась такие речи говорить?

– Иди уже, опоздаешь.

– Не представляешь, как не хочется…

Сердце вздрогнуло: не предчувствие ли беды крутит Николу?

– Ты там осторожнее…

Он обругал себя, заметив, как заплескалась тревога в серых в крапинку глазах, улыбнулся:

– Ты ничего не поняла, глупая. Я не хочу от тебя уходить. Все, помаши в окно.

И, подхватив портфель, выскочил за порог. Возле угла дома, за которым Алла уже не сможет его увидеть, он повернулся, отыскал в окне ее белокурую головку и поднял руку.

`

От того, сколько ты простоишь у окна

И просмотришь мне вслед из окна,

Не зависит из будущих бед ни одна,

Из грядущих обид – ни одна.

Так зачем же мне знать, грея ветер щекой,

Что, к стеклу прислоняясь щекой,

Из-под самых небес ты мне машешь рукой,

Просто машешь и машешь рукой?..

`

Он эти стихи услышал лет сто назад, автора забыл, а строчки всплывали в памяти каждый раз, когда вот так приходилось расставаться с Аллочкой.

И чего она встревожилась? Или это от него ей передалось напряженное ожидание беды – не беды, но чего-то из рук вон неприятного…

Через час Никола подъехал к поликлинике-новостройке. Удивительное дело – вокруг здания уже и газоны ласкали глаз ровненьким бордюрчиком, и чистый асфальт, и деревца по периметру новехонького ограждения. О том, что еще месяц назад здесь была грязь, ямы и ухабы, ничего не напоминало. Правда, совсем близко от поликлиники достраивался дом, это нарушало общую благолепную картину.

Новенькую парковку заняли машины – задолго до начала мероприятия сюда прибыло местное начальство. Все ждали депутата.

Никола выбрал наблюдательный пункт возле въездных ворот – уж их-то Владимир Сергеевич не минует. Подошли двое в камуфляже:

– Пожалуйста, представьтесь.

Никола вытащил бумажник, раздувшийся от документов разнообразного калибра и значимости. Пусть хоть все смотрят, безопасность народного избранника – дело серьезное.

Еще полчаса маяты, и Опенкин прибыл.

Никола стоял за спинами и гадал: вспомнит Вовка о назначенной встрече с доктором Любавиным или суета помешает. Он посочувствовал бывшему однокласснику – сколько людей, передвижений, обещаний, которые надо выполнить или успешно забыть, чужих посулов тебе, о которых надо кому-то напоминать!

Сегодня утром Аллочка в разговоре о предстоящем деловом свидании с депутатом вдруг процитировала: «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых и на пути грешных не ста, и на седалищи губителей не седе…»

– Это ты к чему? – удивился Никола.

– К тому, чтоб ты не слишком надеялся…

– Вовка нормальный мужик. Мне так кажется. Он в восторге оттого, что именно его одноклассник помог высокопоставленному коллеге. Это еще один повод, чтоб подкинуть нам деньжат на оборудование.

– Ну да, свет славы доктора Любавина упал на лик депутата…

– Алка, – нахмурился Никола. – Мне не нравится, как ты говоришь.

Она подняла виноватые глаза:

– Я же знаю, что значит для тебя наша больница. И если твой Вовка пообещает, но не сделает, ты ж психовать будешь. А мне не хочется.

– Поможет, – с деланной уверенностью отрезал Никола.

А сейчас он стоял в толпе и поругивал главврача, который втянул его в это сомнительное мероприятие. Не вспомнит Вовка… А Вовка вдруг завертел головой.

– Доктор Любавин! – весело крикнул Опенкин из плотной толпы вокруг него.