– Ну, Герман Петрович, успокойтесь. Мы все понимаем, – пропел Проскуров, – но следствие есть следствие. Там все сценарии рассматриваются. Думаю, скоро все выяснится, а пока, дабы не раздражать и не волновать бедных родителей, думаю… вам не стоит пока работать.

– Вы меня отстраняете?

– Да. На время расследования и проверки. – Проскуров сложил покорно ручки перед собой на животе, отчего выглядел, как хорек, с такими же мелкими глазками. – Шумиха нам ни к чему, сами понимаете. Я бы на вашем месте написал по собственному… Зачем вам нужно это отстранение, ожидание? А так, по собственному, – тихо, мирно, на карьеру не повлияет. Да и работу, может, быстрее найдете.

– Мы готовы выплатить вам двойной оклад в качестве компенсации, – добавил зам ректора с учтивым видом.

От приторно-заискивающего тона начальника Германа замутило. Захотелось плюнуть в лицо и выйти, хлопнув дверью. Но Герман считал себя слишком хорошо воспитанным, а может, просто нерешительным и мягкотелым… Поэтому он встал, бросил короткую фразу: «Увольняться я не собираюсь», – и вышел из аудитории.

Он не чувствовал ног, машинально, как заведенный робот, шагал по коридорам когда-то родного университета, а сейчас стены смеялись над ним, улюлюкали вслед, присвистывали. Невидимая метла выперла его вон, как какой-то завалявшийся мусор. Столько лет отдано этому университету! Столько души вложено в учеников! И что же? Он опасен, словно прокаженный. Вся годами выстроенная, умеренная и упорядоченная, как часовой механизм, жизнь дала сбой. За какие-то считаные дни он все потерял. Как такое может быть? Как такое вообще могло случиться именно с ним?

– Герман Петрович? Ге-ерман Петро-ович! – вдруг прорезался в его сознание чей-то голос.

Герман остановился и бессмысленным взглядом уперся в статную фигуру молодого человека.

– Вы – Герман Петрович Темный? – проговорили губы незнакомого блондина.

– Да, – выронил Герман.

– Следователь Гришин, – представился тот и протянул руку.

– Очень приятно, – растерянно выговорил дежурную фразу Герман.

– Я бы с вами сейчас побеседовал, но мне уже пора, – продолжил следователь. – Вот, будьте добры – повестка. Надеюсь, вы не будете затягивать с визитом?

Герман сжал в руках листок, молча кивнул и пошел дальше. Уже потом, в методкабинете, он рассмотрел клочок бумаги и осознал, что ему предстоит еще давать показания по этому злосчастному делу.

Реальность ускользала от него, словно оживший и воплотившийся в тень ночной шепот засасывал жизнь в черную воронку, которая пожирала все, оставляя пустоту в душе. И только смерть в этой реальности казалась нетронутой – неизменной и постоянной.

Герман поймал себя на мысли, что был бы несказанно рад, если бы невероятным чудом Олег воскрес и вошел вот в эти двери. И, скорее всего, Герман смог бы даже остаться в своем уме. Да, даже после такого он был уверен, что сможет удержать рассудок. Но не сейчас… Это невыносимо сложно, неимоверно трудно. Герман пытался ухватиться за логическую цепочку причинно-следственных связей, найти эти связи, разглядеть во всей нелепице событий, но тщетно. Как только он хватался за едва уловимый краешек, вся цепочка оказывалась трухлявой ниткой и звено за звеном рассыпалась в руках, видом своим намекая на прах, в который превращалась его жизнь.

Синие крыши переливались на солнце. Герман не часто бывал в этом районе, а когда бывал, старался как можно быстрее его покинуть. Все намекало здесь на то, что Герман – чужой, будто окольно пробравшийся в райский уголок грешник.

Он поднялся по ступеням и уткнулся в дверь, словно перечеркнутую белыми полосками бумаги. Там, где замок – печать. Герман смотрел, не веря своим глазам. Неужели за этой дверью больше нет той выплескивающейся через край жизни?