Вдруг он встал и пошел вон из залы. Я отправился вслед за ним и старался не потерять его из виду. Он вышел в сени и затем вдруг исчез сквозь маленькую дверь на балкон.

Я бросился за ним.

Дверца выходила на двор балагана, и мой двойник направлялся, как мне казалось, к той наружной галерейке, которая начиналась от кассы.

Он прошел не более десяти шагов и остановился.

Я поравнялся с ним.

– Ж. Г.! – спросил он меня резко. – Куда вы идете?

– Куда мне нужно… – ответил я ему довольно грубо и продолжал свою дорогу.

– Жандарм! – закричал мой двойник.

И вдруг, словно из-под земли, явилось не только двое жандармов, но с ними еще двое казаков.

– Взять его! – сказал двойник повелительно и указал на меня пальцем.

И тотчас же меня подхватили под руки.

Кровь кинулась мне в голову. Я рванулся, но руки сжали меня словно тисками и повлекли меня по широкому двору к тем дальним воротам, в калитку которых я входил вчера.

Я принялся неистово кричать, но один из жандармов быстро обшарил мои карманы, выдернул мой носовой платок и, свернув его комком, так же быстро и ловко затолкал его в мой рот.

Пришлось покориться силе.

Меня отвели в полицию.

Вошел заспанный квартальный; жандарм что-то пошептал ему, и он, подозрительно покосясь на меня, приказал вполголоса:

– Отведите в дворянскую.

По темным душным коридорам, пропитанным махоркой, меня отвели и посадили в небольшую комнату с простыми деревянными крашеными стульями, таким же диваном и узким окном, заделанным железной решеткой. Все в ней было необыкновенно пыльно, грязно и пропитано затхлою, нестерпимою вонью.

Я провел опять бессонную, «белую ночь», как говорят французы, хоть эта ночь и была для меня совершенно «черною». Будочник принес мне небольшой огарок сальной свечки, который в один час сгорел весь и погас.

Впотьмах совесть моя проснулась. Я помню даже, что считал тогда все случившееся со мной за наказание свыше.

Я усиленно и пугливо всматривался в темные углы и ждал, что вот-вот сейчас где-нибудь появится передо мной белый призрак моей бедной матери. Мне казалось, что он смотрит на меня с укором из глубины моего сердца.

Но часы тянулись, призрак не являлся. Только голова моя нестерпимо болела и кружилась. Страх мало-помалу улегся, и вся мерзость и вонь моего одиночного заключения начали надоедать мне до тошноты.

«Да кто же это был такой?! Мой двойник?! – вдруг невольно представился мне вопрос. – Какую он власть имел засадить меня в кутузку? И почему полиция ему повиновалась?»

Но вместо разрешения этого вопроса явился нежданно новый прилив страсти.

Образ Сары представился мне в таком опьяняющем, чистом, влекущем виде, что я забыл и мой вопрос, и угрызение совести и думал, стремился всей волей и сердцем к ней, к этой царице души.

Около нее, очевидно, кипит интрига. Ее продадут, наверно, продадут за дорогую цену… А может быть, мне удастся вырвать ее из когтей этой бесчестной интриги. О! Она еще не пала! Она, наверно, чиста, невинна. Милый, пылкий, восторженный ребенок! Я буду, да я должен быть твоим охранителем.

И я, помню, составлял планы, один нелепее другого. Наконец остановился на одном, который, казалось мне, был хорош, твердо обдуман со всех сторон, и успокоился на этом плане.

Я свернул мою меховую шинель вместо подушки, улегся на жестком диване и заснул, нервно вздрагивая, но вполне довольный моей будущей деятельностью.

Было уже поздно и совершенно светло, когда ко мне вошел полицмейстер З-й, человек весьма свирепый, но умевший при случае быть весьма любезным.

Я вскочил и смотрел на него, невольно протирая заспанные глаза.