Нет уж. С веревочкой пусть кошка играет. Я стояла неподвижно, вокруг жила и плескалась тенями ночь, здесь никогда не бывает темно, горят фонари, водят лучами фары, подкрашивает небо свет рекламы, и облака светятся отраженным светом, размытым, грязно-серо-акварельным…

– Держи, – сказал он уже раздраженно. – Это же твое, чего ты тормозишь?

Кулон покачивался перед носом, и я не удержалась. Протянула руку, схватила серебряную фигурку, зажала в кулаке…

Потемнело в глазах. И рассыпались цветные искры, будто меня огрели по башке детским пластмассовым «Калейдоскопом». Мир вокруг изменился!

Это было похоже на трехмерную модель из матового стекла, или хрусталя, или даже силикона. Фигуры людей вокруг налились изнутри светом – ярким и ясным, синим и желтым, изумрудным, красным. Стены зданий сделались прозрачными, я увидела их насквозь со всеми перекрытиями, с этажами и лифтовыми шахтами, с подсвеченными силуэтами людей внутри. Земля стала прозрачной, как в «Ночи накануне Ивана Купала», только вместо кладов я увидела под собой канализационные трубы и ниже – огромную нору метро…

Мой кулон лежал на асфальте. Я сидела на корточках, вцепившись пальцами в чахлую траву, и чьи-то кроссовки – не Инструктора! – стояли рядом, и голос их обладателя спрашивал, не надо ли мне помочь. Инструктор заверил, что не надо. Кроссовки поверили ему и ушли. Я подобрала кулон за цепочку, сунула в карман… И только тогда, нетвердо держась на ногах, решилась выпрямиться.

– Поздравляю, – сказал Инструктор безо всякой торжественности в голосе. – Ты посвященная и видишь то, что скрыто от других.

– Тогда давайте мне две таблетки.

– Что?

– Ну, две таблетки, раз я избранная. Чтобы выбрать синюю или красную…

Он поглядел, хмыкнул, сунул руки в карман… и достал две таблетки:

– Вот.

Потом увидел мое лицо и немного сжалился:

– Вообще-то красная – это леденец от горла, а синяя – изюм в шоколаде… Ты в порядке?

Хороший вопрос.

– Ладно, – он посуровел. – Будем считать, что формальности мы выполнили, первичный инструктаж проведен. Иди теперь домой – там беда.

Настя рыдала так, что плафоны под потолком звенели. Ну Павлик, ну добряк, от тебя я такого не ожидала!

Стол был сервирован, хоть открытку снимай: свечи, бокалы, бутылка шампанского – не откупоренная. Настя валялась на кровати – услышав, что я вошла, нехотя подняла голову. Слезы размыли ее макияж, черные дорожки тянулись от глаз к подбородку.

– Что он сделал?! – крикнула я с порога. – Мы ему отомстим, мы его по стенке размажем, скажи, что он сделал?

Настя помотала головой и снова уткнулась лицом в подушку:

– У нас все было хорошо… я его хотела с роди… родителями знако…

Она зарыдала с новой силой:

– Звонил! Обещал! Прийти! И…

– И что?

– И не пришел!

Я опустилась на стул у кровати. Если честно, меня пробило на «хи-хи» – истерический, тоненький смех. Ну что за детский сад, в самом деле, ну звонил, ну не пришел, у меня похуже проблема – я, по ходу, немного с ума схожу…

Рука сама собой нашла в кармане мой кулон. Эх, была не была.

Я сжала «глаз» в кулаке. И случилось ровно то, чего я ждала, чего боялась, что, я знала, должно было случиться: все вокруг изменилось. Стало из повседневного – настоящим.

Лампа под потолком потускнела, зато свечи разгорелись ярче, и я увидела, как над ними кружатся искры – огненные мошки. Комната была наполнена… нет, не туманом. Больше всего этот летучий кисель напоминал крохотные облака. Как будто моя голова – взлетающий самолет, пол – земля далеко внизу, а стол – высокая гора, окутанная прозрачной дымной кисеей. Наша комната в общаге была, оказывается, красивой и величественной, будто вид Гималаев из космоса, как фотография далекой галактики…