– Как скажете, сэр, – встрепенулся Пятачок. – Куда же мы сейчас?

– Мы пойдем в гости. В этом городе есть всего лишь один человек, который может нам помочь.

– Со̀ва?

– Она самая. Только она видит все ниточки этой паутины, и только она знает ответы.

Потому что она когда-то сама варилась в этом. Потому что она – порождение самой темной ночи этого города. Потому что она когда-то держала за яйца самого Кристофера Робина. И за его, Винни, яйца, впрочем, тоже.

Она стояла на балконе и курила, и светлый силуэт ее тела казался настолько призрачным, что Винни ущипнул себя за ногу. Дым, выпущенный из ярко-алых губ, медленно растворялся в сыром ночном воздухе, большие клубы его в лунном свете, казалось, повторяли ее силуэт, и в такие моменты он думал, что на балконе два призрака. Легкий ветерок иногда срывал искры с кончика сигареты и уносил их в ночь, и только по их следу в темном воздухе Винни мог определить, где стоит девушка, а где – ее призрачный дымный двойник.

Со̀ва, с ударением на первый слог, как ей нравилось… Умная и дьявольски красивая, соблазнившая полгорода, но действительно отдававшаяся только ему. Безумная в сексе и по дикому грациозная в жизни, она всегда глядела на этот мир своими огромными темными глазами чуть насмешливо и слегка надменно. Настолько слегка, что каждый возле нее ощущал себя чуть хуже и от того становилось не по себе. Каждый, только не он. Потому что только с ним она была тем, кем являлась на самом деле.

– Ты ведь не зря пришел, – глухо донеслось до него с балкона, и Винни понял, что она плачет. – Ты, чертов сукин сын, не приходишь просто так никогда.

– Не в этот раз, малышка, – попытался оправдаться он.

– Не лги мне! – она отшвырнула сигарету и стремительно ворвалась в комнату, принеся с собой неизвестно откуда взявшиеся в этом ночном смраде прохладу и свежесть. – В последний раз, когда тебе ничего не было нужно, тебя принесли на носилках и в твоей груди было четыре пули. И тебе не нужно было ничего всего лишь потому, что ты был одной ногой в могиле и не соображал ни черта!

– Были еще моменты, – неуверенно сказал Винни.

– Не было! – выкрикнула она. – Ты – чертов ублюдок, вечно копающийся в отбросах и вечно получающий пули вместо благодарности. Борец за справедливость, с тремя шрамами на печени! Я каждое утро просыпаюсь в страхе услышать, что тебя убили, каждое чертово утро встаю с надеждой, что ты позвонишь и скажешь мне: привет, милая, со мной все нормально. Но нет, телефон молчит, и я снова засыпаю в мольбах о том, чтобы Господь сохранил тебе жизнь хотя бы до утра!

– Я благодарен тебе за это…

– Засунь себе свою благодарность! – Со̀ва вскочила на кровать и теперь возвышалась над ним прекрасной древнегреческой статуей, полуодетой, но все же демонстрирующей достаточно, чтобы привлечь его внимание. – Ты появляешься раз в месяц, вот твоя благодарность, мерзавец!

Со̀ва замахнулась, чтобы пнуть его посильнее, но он перехватил ее под коленки, и она свалилась на кровать.

– Ты должен прекратить, – вытирая слезы, сказала она чуть тише, – прекратить подставляться под пули и подумать о том, что же дальше. Подумать обо мне. О нас.

– Я каждый день думаю о тебе, – сказал он и это было правдой. – И я буду с тобой каждый день, если…

– О, Господи, – взмолилась она, – снова эти если…

– Ты же знаешь.

– Что тебе нужно на этот раз, Посторонним? Какая жертва будет достаточна для твоего алтаря, что мне сделать, чтобы этот кошмар прекратился?

– Мне нужно добраться до него. Мне нужен Кристофер Робин.

– И все? Всего лишь? Самый страшный человек этого города, ни много ни мало. У меня есть выбор?