– Высокий м-мастер Огнезор! – выдавил из себя рыжий. – С возв-вращением!

– Не болтать лишнего – золотое правило здешней жизни! – назидательно заметил тот, мгновенно нацелив свои пугающие глаза на мальчишку. – Вот вы, оболтусы, правил не знаете, и что теперь?

– Что? – заметно напрягся ученик.

– Придется мне вместо заслуженного отдыха искать дежурного наставника, чтоб доложить о вашем прискорбном поведении. – Голос и взгляд юноши уже вовсю сочился насмешкой, но «оболтусы» не спешили расслабляться. – А вам теперь, – продолжал мастер, – голову ломать над достойной отговоркой! Тебе вот, рыжий, особенно: я тебя запомнил!

– Как прикажет господин высокий мастер! – уныло вздохнул рыжий, стараясь изобразить раскаяние.

– Ну-ну, – ничуть не поверил юноша.

И вдруг всякое веселье исчезло с его лица.

– Еще хоть слово о Гильдмастере услышу в подобном тоне, – холодно отчеканил он, – язык укорочу!

Ученическая стайка дрогнула, синхронно зажимая ладонями любящие поболтать рты.

– Как прикажет господин высокий мастер, – с трудом удержавшись от того же жеста, тихо, но твердо повторил рыжий, не в силах все же поднять глаз.

Потому и не увидел он, как дернулись напоследок губы мастера в довольной усмешке – услышал только (или показалось?) негромкое хмыканье, когда тот уже неторопливо шагал к длинной лестнице на верхние этажи, в роскошный, ученикам недоступный мир.

– И надо же было нам именно ему попасться! – нарушив повисшее было молчание, с досадой зашипел рыжий.

– Я слышал, живых после него не остается, – понижая голос до шепота, встрял незадачливый его приятель. – А тебя вот, Огнеглав, он запомнил…

– Заткнись! – зло перебил тот. – Врут половину! Я сам подмастерью Ледославу байки сочинять помогал!..

– И все-таки жуткий он, – отозвалась тоненькая сероглазая девчушка, все время прятавшаяся за спиной рыжего. – Красивый, конечно, как и говорят. Но страшный…

Старший подмастерье Слава, не знай она Огнезора так давно, с мнением своей ученицы, наверное, согласилась бы: уж слишком ярким представлялось, даже для тщеславной ее души, завораживающее Огнезорово сияние. И дело здесь было даже не в удивительных чертах лица его, не в глазах его странных – то холодно-серых, то бесконечно-синих, не в упоительной игре тонких пальцев с острым, смерть несущим лезвием, не в улыбке, умеющей быть такой чарующей. Не столько внешним блеском поражал он неприметную, по-мальчишески худощавую, да еще и стриженную совсем коротко девушку, сколько непревзойденным талантом своим, неизменным во всем успехом. Про таких говорят, что одной они с Первым Богом крови, что подарено всего им щедро и идти им дорогой величия, но и боли нескончаемой, ибо любит их Первый Бог, как детей своих, и ненавидит так же… Давно, еще в пору своего ученичества, исходила за все это Слава на Огнезора злой черной завистью, теперь же восхищалась им безгранично и любить была готова до безумия.

Но казалось, что ему это все равно, будто и не было в загадочном Огнезоровом мире ни зависти тщеславной, ни любви уж тем более – одна только ледяная безупречность, да смерть еще, давно уж ставшая обыденной…

От этого-то безразличия и решилась однажды Слава: пришла да призналась во всем. Прямо говорила, без смущения, почти холодно, словно чувство ее забавной подопытной зверушкой было, предложенной пытливому глазу собрата-ученого.

Огнезор не выказал удивления, лишь досадливо нахмурился. «Я не доложу об этом, потому что ты мой друг, – ответил, даже не взглянув на нее. – Но… ты ведь знаешь правила?» Слава знала. И от подобной реакции ничуть не расстроилась. Наоборот, ей легче даже стало, будто часть ее греха Огнезор на себя взял. С тех пор редкие их совместные ночи – невольная дань извечным инстинктам и одиночеству – навсегда ушли в прошлое. Вот только то, что он невзначай дружбой назвал, осталось. По крайней мере очень хотелось Славе в это верить…