Взрывались катушки, когда поданный на них ток пробивал оболочку. Лопались гидравлические линии, заливая бойницы черной жижей. Порванные шланги метались и плевались черной кровью, прежде чем бессильно затихнуть.

С десяток хлопков и вспышек доносились со стен. Некоторые орудия умудрились выплюнуть смертоносные заряды, послать вольфрамовую болванку в сторону нарушителя. Но их лафеты оказались безнадежно испорчены, стабилизаторы вышли из строя.

Ближайшего, подвергнутого вивисекции робота снесло снарядом из рельсотрона. Осколки шрапнелью разлетелись в стороны, оставив в мостовой глубокие ссадины.

Человек не пострадал. Импульс послал прочь все обломки. Болванка снаряда врезалась в мостовую, отскочила и влетела в нижний этаж жилого комплекса. Часть блока обрушилась, утянув вниз десяток этажей, обнажив голые, безжизненные жилища. Над пропастью завис один стул, увенчав тщетность существования и борьбы со смертью.

Бастион прекратил обстрел. Затаился. Интеллект – искусственный или плотский, предпочли наблюдать. Еще три стороны бастиона могли продолжать обстрел. Одно два орудия, быть может, удастся активировать.

Нужно лишь дождаться, когда чужак подойдет на линию огня.

Человек заковылял дальше. У него не было сил обходить воронки, оставленные тяжелыми орудиями. Падая в них, купаясь в скопившейся на дне грязи, человек на карачках выбирался наверх и настойчиво пер дальше.

В его настойчивости читалось больше силы, чем обладал защитный интеллект бастиона. Тот уже смирился с неизбежным. Истерично растратив доступные могучие орудия.

Уже не вставая, человек полз дальше. Порой его руки погружались в нечто мягкое, оставляющее на коже ощущение липкого. Вещество трупов. Их последний акт жизнедеятельности.

Прикосновение к мертвецам взрывало мозг невыносимыми запахами. Облако облепляло человека, тянулось за ним. Частицы мертвецов, не переработанные машинами, проникали через глотку и ноздри в легкие. Небольшая защита на лице не способна стать препятствием для этих частиц и чего-то большего, но неизмеримо меньшего.

От запаха теперь не отмыться. Запах проник глубоко. Не отравив кожу, но уцепившись за слизистую носа, разъедая мозг тошнотворными ощущениями свежей вивисекторской.

Человек потерял сознание, когда достиг бастиона. Следовало бы умереть прямо здесь. Обессиленным, голодным и изнывающим от жажды. Пока болезнь, обходившая его стороной, не разъела легкие, попав в кровь.

Очнулся человек, когда стемнело. Ночная прохлада прибила к мостовой туман, размазав его по улицам. Множественные звуки искрили в пустоте, сплошная стена мрака за закрытыми векам.

Запах разложения ударил в нос. Человек поморщился и испытал рвотный позыв. Из глотки ничего не вышло. Язык распух и занимал всю полость рта. Потрескавшиеся губы в темноте походили на старую рану.

Вокруг было достаточно светло. Редкие источники освещения продолжали функционировать, а туман равномерно источал свет вокруг.

Человек утер предплечьем лицо. Руки оказались измазаны желтоватой слизью, от них воняло. Места, где он очнулся, человек не узнавал. В памяти остались лишь обрывки. Над головой возвышался каменный балкон, неестественного происхождения. Бледная темнота покрывала навес, стекая с его края.

Не канава и канава – что-то вроде рва. В беспамятстве человек не помнил как здесь оказался. Мгновение спустя он вспомнил о бастионе. И тысячи звуковых осколков теперь обрели источник – так шумели неисправные механизмы, продолжающие неусыпное бдение со стен.

Разум бастиона пытался определить, куда подевался чужак.

А человек пытался понять, как оказался во рву. Спускаться в него не имело смысла. Ведь потом не выбраться на поверхность. Разломав биоразлагаемую упаковку пищевого батончика, человек попытался затолкать его себе в рот. Сухой, больше похожий на комок глинистой массы, продукт невозможно жрать. Человек только измазал руки и лицо.