Геер едва удержался от вздоха облегчения. Все оказалось гораздо проще, чем он предполагал. И тут правая рука сенатора скользнула под стол.

Геер быстро перегнулся и схватил Стокманна за запястье как раз в тот момент, когда тот вытягивал из ящика стола баллончик с нейротоксином. Сенатор резко наклонился вперед и впился зубами Гееру в руку. Зубы были острые, как осколки фарфоровой вазы, да и сделаны были, скорее всего, из того же материала.

Геер обхватил свободной рукой щеку сенатора и надавил большим пальцем на его аккуратно подкрашенный и многое на своем веку повидавший глаз. Сенатор разжал зубы. Для верности Геер разок двинул ему кулаком в челюсть, и тот окончательно обмяк в своем кресле.

Геер вытащил из его пальцев баллончик и швырнул в мусорную корзину, стоявшую в углу. Потом подошел к маленькому холодильнику, достал из него бутылку воды, отвинтил крышку и набрал полный рот холодной, колючей жидкости. Потом подошел к сенатору, приподнял ему голову и выпустил в тонкое, аристократическое лицо Стокманна целый фонтан сверкающих брызг. Остатки воды Геер вылил сенатору на голову.

Веки сенатора вздрогнули, и он медленно открыл глаза. Слегка пошевелил белками, наводя зрачки на резкость, и вдруг увидел Геера. Щеки Стокманна задергались, руки затряслись. Сенатор набрал полную грудь воздуха, чтобы крикнуть погромче, но Геер успел зажать ему рот ладонью.

– Тише, сенатор, – сказал он. – Шумиха не нужна ни мне, ни вам. Я уберу ладонь, но обещайте не кричать. Договорились?

Стокманн кивнул, и Геер убрал руку.

– Мне надо выпить, – угрюмо промолвил сенатор.

Геер взял со стеллажа бутылку дорогого коньяка пятидесятилетней выдержки, свинтил крышку и плеснул немного в стакан. Протянул сенатору. Тот жадно отхлебнул и закашлялся. Пока он кашлял, Геер достал из пачки сигарету и закурил.

Видок у Стокманна был жалкий: волосы взъерошенные и мокрые, глаза красные, тушь, которой он подкрашивал глаза, потекла, сделав его похожим на пожилого Пьеро, которого вышибли из кукольного театра без выходного пособия.

– Думаете, что победили? – вдруг изрек сенатор, и от его громкого, насмешливого голоса Геер вздрогнул. – Вы совершили большую ошибку, медиум. Сегодня – ваш последний день.

Под ложечкой у Геера неприятно засосало. И тут же две высокие фигуры, одетые в белые одежды, вышли из стен – прямо из стен, черт бы их побрал, словно стены были сотканы из плотного тумана! Еще не разглядев лица двух гостей, появившихся столь внезапно и столь некстати, Геер понял, с кем ему теперь придется иметь дело. Это были эволоиды.

Эволоиды, выглядевшие совершенно как люди, но повыше ростом и потоньше в кости, остановились у стены, через которую только что прошли, и уставились на Геера. Один из них был темнокожим, с длинными черными волосами, второй – рыжим, с блеклыми глазами и апатичным лицом. Геер попятился, глядя на «сверхлюдей» исподлобья. Попытался было прощупать их ауры, но не смог. Он просто не видел никаких аур, словно перед ним были не живые существа, а мраморные статуи.

В широких глазах эволоидов застыло выражение неземного спокойствия, а в линиях губ чувствовалось едва ощутимое презрение. Стоило ли удивляться – эти двое снизошли с Олимпа, чтобы пообщаться с двуногими обезьянами.

– Слава богу! – выдохнул Стокманн. – Слава богу, вы пришли! Если бы не вы, этот негодяй…

– Зачем вы нас вызвали, сенатор? – оборвал поток слов один из эволоидов, и Геер удивился холодноватым и впрямь неземным модуляциям его голоса.

– Этот медиум пришел сюда, чтобы шантажировать меня! – выпалил Стокманн, яростно сверкая глазами.