Замерев на секунду, я готов был уже сорваться с места и перейти на бег, как вдруг обнаружил, что от моей путеводной свечи осталось совсем немного – огарок, которого могло не хватить даже для обратной дороги.

Меня пронзило отчаяние. Запертый меж двух стен кромешного мрака, с умирающим огоньком в скованной воском руке, я моментально потерял ориентацию и уже не мог с уверенностью сказать – откуда именно пришёл и куда направлялся первоначально. Безликий коридор навалился со всех сторон стенами примитивного склепа, а единственный ориентир – далёкий скрежет – неожиданно приблизился и начал доноситься со всех сторон разом. Он сочился сквозь узкие щели в полу, звучал за стенами и незримой паутиной опускался из-под тёмного потолка… Раздробленный, хаотичный, но при этом – совершенно осмысленный.

Со слабым стоном я отшатнулся назад и врезался спиной в шероховатые доски одной из стен. На глаза снова наворачивались слёзы панического ужаса, и, казалось, что с последней секундой жизни свечного огонька пропаду и я – растворюсь в этой кромешной черноте, стану частью её.

Стараясь не дышать, я выставил кулак со свечой напротив лица и попробовал чуть выдвинуть вверх ту часть белого воскового цилиндра, что ещё находился в моей ладони – но без особых результатов: за время моего бездумного марша натёкший расплавленный воск сцепился в сплошной массив вокруг нескольких пальцев. Для воплощения задуманного мне требовалось каким-то образом пробить этот мягкий панцирь, однако в сложившейся ситуации на ум не приходило ни одного варианта, после которого огонёк остался бы в целости и сохранности.

Как я мог пропустить подобное?.. И сколько времени потратил на поиски? Может, там, снаружи, давно наступило утро?.. А я всё это время уходил всё дальше во чрево горы?

Нет. Нет, ни о чём подобном мне не хотелось даже думать.

У меня ведь по-прежнему оставалось два пути. Два. А это – хороший шанс вернуться в изведанную часть особняка прежде, чем выгорит свеча.

Стараясь настроить себя на нужный лад, я зажмурился и начал часто вдыхать холодный воздух носом и выдыхать – ртом. Чтобы успокоиться. Чтобы вернуть ударам сердца прежнюю размеренность и сделать правильный выбор.

Но не успел я даже закончить в уме обратный отсчёт, как тишина коридора вдруг раскололась на части, давая дорогу отдалённому оклику:

– Юичи! – голос тёти Мэй разносился далеко окрест, заглушая даже мягкий грохот токов крови в моих ушах, и с первым же его звуком донимавшие меня галлюцинации мгновенно исчезли, спрятавшись, схоронившись по тёмным углам. Не осталось больше ни нарастающего скрипа, ни ощущения полнейшего вакуума – в воздухе вновь появился запах горелой свечи, отсутствие которого я не заметил сразу, и пол под ногами жалобно скрипнул под давлением моей ноги.

– Тётя!.. – слабо откликнулся я, озираясь по сторонам. Конкретное направление доносящегося эха уловить оказалось сложнее, чем я думал. – Мэй! Мэй, я здесь! Здесь!

Замолкнув и прислушавшись, я начал осознавать, как же пугала эта тупая тишина между нашими выкриками, и как сложно было убедить себя в том, что вот-вот зазвучит очередной возглас, и одиночество вновь отступит – хотя бы на мгновение.

Прошло несколько долгих секунд, которые я провёл в предельном напряжении, но тут справа от меня коридор осветился светом карманного фонаря – и из горла моего вырвался вздох одновременно облегчения и полнейшего удивления: тётя Мэй показалась из-за угла той самой развилки, что уводила прочь от внутреннего двора, и почти сразу же нашла меня. Нас разделяло всего-то несколько метров – расстояние, недоступное для сферы свечного света, но тривиальное даже для слабого ручного фонарика.